Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

"Я очень хотел бы поверить клятвам в верности, но я помню, как однажды мы уже поверили им… Не моя вина, что я это вспомнил. Я вижу сходство, которое весьма меня беспокоит, и беспокоюсь я не за себя, ибо мне нечего терять в жизни, а в смерти я обрел бы все, — я беспокоюсь за свою страну. Господа, прислушайтесь к словам седовласого старика, уже видевшего то, что вам, быть может, тоже придется увидеть, — у которого нет на земле других интересов, кроме ваших, и который дает все вам, друзьям и врагам, советы с полной искренностью, ибо он уже так близок к вечной истине, что неспособен ни ненавидеть, ни лгать.

Вас втягивают в авантюру. Так послушайте же того, кто уже пережил ее. Вам предстоит столкнуться с неведомым. Послушайте же того, кто говорит вам: "Я это неведомое знаю". Вам предстоит взойти на корабль, чей парус уже колышется на ветру, и скоро этот корабль отправится в большое и как будто многообещающее путешествие. Послушайте же того, кто говорит вам: "Остановитесь! Я уже испытал кораблекрушение!.."

[Виктор Гюго. 16 мая, II. Роспуск ("Дела и речи", "После изгнания")]

Левые горячо аплодировали ему. На следующий день восьмилетняя Жанна, войдя в его комнату, спросила:

"Ну как, в Сенате хорошо прошло?"

В Сенате прошло очень хорошо — но речь убедила лишь тех, кто и прежде был убежден в правоте оратора.

Роспуск палаты был принят незначительным большинством: сто сорок девять голосов против ста тридцати. На новых выборах республиканцы прошли в подавляющем большинстве: триста двадцать шесть мест против двухсот. Мак-Магон не смог теперь сохранить свои позиции. "Надо или подчиниться, или удалиться", — сказал ему Гамбетта. Он подчинился, а потом удалился подал в отставку. Роль Виктора Гюго в победе левых была ограничена его преклонным возрастом и тем, что он уже отошел от дел, но она была бесспорной. Теперь он "стал в Третьей республике олицетворением патриарха и учителя".

У патриарха была не одна-единственная Руфь. Каждый день после завтрака он уходил из дому, из "адского своего дома", где Локруа, которого полюбила Алиса, держал себя как фрондирующая власть, а мрачно настроенная Жюльетта постоянно обследовала карманы, потайные ящики, интимные записки Гюго. Он то отправлялся к Бланш, то навещал Мари-купальщицу, так как "жизнь не задалась" у вианденской ундины и в письмах к Гюго неудачница вновь просила о помощи. Она проживала на Крымской улице, неподалеку от парка Бют-Шомон и авеню Германии [в 1914 г. было переименовано в авеню Жана Жореса (прим. авт.)], куда можно было доехать на трамвае — Площадь Звезды Монтолон — Тронная площадь. В записных книжках Гюго 1875–1878 годов слова: Крым, Шомон, Германия и Star — Month [Звезда — Монтолон (англ.)] обозначали Мари Мерсье. Из записей видно, что он возил Мари в Бют-Шомон на "пряничную ярмарку" и на кладбище Пер-Лашез. "Я обычно пользуюсь трамваем, имеющим маршрут от площади Звезды до Тронной, и омнибусами — линии Батиньоль — Ботанический сад, — писал Виктор Гюго по случаю нового, 1878 года президенту правления Генеральной компании омнибусов, — позвольте мне передать через ваше посредство кондукторам и кучерам обеих линий пятьсот франков…"

В то же самое время Виктору Гюго напомнила о себе госпожа д'Онэ, проживавшая на улице Риволи в доме N_182, и попросила у него денег. "Я подарил ей две тысячи франков, — записал он. — Послал немедленно". Кто разбивает сердца, платит за это.

5. "ИСКУССТВО БЫТЬ ДЕДОМ"

В 1877 году Гюго опубликовал сборник стихов "Искусство быть дедом". Он всегда любил детей, он понимал их, он искренне восхищался их самобытностью, естественностью, поэтичностью. Трагически лишившийся сыновей и дочерей, он горячо привязался к своим внукам и питал к ним благоговейную любовь. Жорж был красивый и серьезный мальчик, Жанна веселая шалунья. Дедушка играл с ними, рисовал их портреты, хранил их башмачки, как Жан Вальжан хранил детские башмачки Козетты. Он записывал их словечки.

Жанна говорила: "Я была просто прелесть какая умная у Папапа, ни одних слов не говорила".

Записная книжка Гюго, 31 октября 1873 года:

"Жорж нарушил запрещение матери, касавшееся банки с вареньем, и после этого сказал мне: "Папапа, можешь ты мне позволить, что я ел нынче утром варенье?.."

29 октября:

"Вчера вечером я нашел у себя в постели куклу: Жанна положила ее на подушку, чтобы она "побаинькала" (поспала) вместе с Папапа".

Подобные находки приводили его в восторг. Он позволял внукам раскладывать игрушки на его рукописях.

12 ноября 1873 года: