Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Гюго попросил переплести обе речи в одну тетрадь, которую и преподнес Адели со следующим посвящением: «Моей жене в знак двойного почитания — с нежностью, потому что она очаровательна, и с уважением за ее доброту». К первой странице он прикрепил письмо Сент-Бева. Такие чудеса творились во Французской Академии.

Честолюбцы — несчастные люди: они ненасытны. С того момента, как Виктор Гюго надел зеленый сюртук академика, он только и думал о раззолоченном мундире пэра Французского королевства. Жюльетта не желала, чтоб он избрал политическую карьеру. «Стать академиком, пэром Франции, министром? Да что все это для Тото, ставшего по милости Божьей великим поэтом?..» А госпожа Биар, напротив, одобряла и поощряла это стремление. Гюго теперь ухаживал за королем, и Луи-Филипп говорил с ним доверительно, относился к нему дружески. Поэт начертал его портрет, и запечатленные им реплики короля достойны Ретца или Сент-Симона. Король предстает здесь человечным, находчивым, разумным и часто исполненным горечи: «Господин Гюго, обо мне плохо судят… Говорят, что я хитер. Говорят, что я пронырлив. Это означает, что я предатель. Это меня огорчает. Я порядочный человек. У меня добрые намерения. Я не люблю кривых путей. Все те, с кем я близко соприкасался, знают, что я человек прямодушный». И Виктор Гюго, с которым король здоровался запросто, порою готов был поверить этим словам.

Однако он действовал искусно. Герцогиня Орлеанская хлопотала за него перед своим августейшим свекром. А поэт произносил великолепные речи во Французской Академии. Как говорил Сент-Бев, «была пущена в ход вся артиллерия». Эта тактика привела к победе. Королевским ордонансом от 13 апреля 1845 года виконт Гюго (Виктор-Мари) был возведен в пэры. Республиканские газеты отозвались об этом саркастически. Арман Марра в газете «Насьональ» описал обстановку приема поэта в Люксембургском дворце: «Проникавший сквозь витражи яркий свет, похожий на иллюминацию, придавал палевым стенам зала красный отблеск. Господин Паскье в квадратной бархатной шапочке прочитал ордонанс, который возводил в звание пэра Франции господина виконта Виктора Гюго… Грудь нашу распирало от гордости. Мы-то этого не знали! Он, оказывается, был виконтом! Поэтический восторг охватил нас; мы были восхищены этим титулом… Виктор Гюго умер, приветствуйте виконта Гюго, лирического пэра Франции! Демократия, которую он оскорбил, отныне может над ним потешаться: он заслужил эту месть». А вот что писал Шарль Морис в «Театральном курьере»: «Господин Виктор Гюго возведен в пэры Франции. Король забавляется…» В Париже поговаривали, что Гюго хочет быть послом в Испании. «Истина же состояла в том, что он твердо надеялся стать когда-нибудь министром», — утверждал Теодор Пави. Что касается Жюльетты, то во втором письме, написанном в течение одного и того же дня, она обращалась к Гюго с вопросом: «Почему всемогущий Бог только и думал о том, чтобы вы стали академиком и пэром Франции, а я — вашей любовницей, почему он столь щедро одарил вас роскошными темными волосами и молодостью, совершенно ненужными для стародавних званий, тогда как у меня вся голова седая?»

Пьер Фуше был еще жив, когда его дочь стала супругой пэра. Этот скромный старик умер в мае 1845 года. Смерть пощадила его — и он не дожил до разразившегося скандала, который, несомненно, был бы жестоким потрясением для этого примерного отца семейства и религиозного человека. Утром 5 июля, по прошению Огюста Биара, полицейский комиссар Вандомского квартала именем закона приказал открыть ему дверь в укромной квартирке в пассаже Сен-Рок и застал там «во время преступного разговора» Виктора Гюго и его любовницу. В то время адюльтер сурово карался; муж был неумолим. Леони д’Онэ, «по мужу госпожа Биар», была арестована и посажена в тюрьму Сен-Лазар. Виктор Гюго сослался на закон о неприкосновенности пэра, и комиссар после некоторого колебания отпустил его. Тогда Биар подал жалобу канцлеру Паскье. На следующий день газеты «Патри», «Насьональ», «Котидьен» эзоповским языком сообщали о плачевном скандальном происшествии и о той неприятной миссии, которую должна выполнить палата пэров, — судить за адюльтер одного из своих членов. Дело дошло до того, что в этот скандал вмешался сам король, заставив художника Биара явиться в Сен-Клу и взять обратно свою жалобу. В ту пору поговаривали, что фрески, заказанные художнику для Версальского дворца, заставили его забыть о похождениях своей супруги.