Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Ты помнишь ли тот день, счастливый день воскресный?
Июнь, девятое… В окне узор чудесный
По белой кисее струился, словно дым.
Тебя он называл сокровищем своим,
Он обнимал тебя… О миг блаженства, где ты?
Стучали в лад сердца, единством дум согреты,
И лучезарный день смеялся в лад сердцам.
И даже небеса завидовали вам!
Друг друга вы без слов душою понимали,
Порой твои глаза таинственно сверкали,
Стыдливость и любовь читал он в них тогда
Так тучи и лазурь плывут в очах пруда.
То вся пылала ты, то сразу вдруг бледнела
И в томном забытьи, легонько то и дело
О, счастье милое, о, сладостность мечты!
Босою ножкою его касалась ты[111]

.

А 30 сентября 1844 года был написан знаменитый мадригал:

Сударыня, вы грация сама,
В вас все пленительно — игривость взора,
Покрой чепца, и прелесть разговора,
И стана гибкость, и игра ума.

Под стать Цирцее и под стать Армиде

Власть дивная волшебных ваших чар
В грудь робкому вольет отваги жар,
А дерзкого в смешном представит виде.

Когда на небесах в полночный час

Я вижу звезды, сердце грезит вами.
Средь бела дня мне в душу льется пламя
Далеких звезд, когда я вижу вас[112].

Право, как-то тяжело читать о тех же чувствах, выраженных поэтом теми же словами, но уже посвященными другой женщине. Опять леса и гнезда являются сообщниками свиданий, а босая очаровательная ножка служит объектом любовных излияний, снова женщина предстает в образе ангела. Леони получала письма, проникнутые любовной страстью:

«Ты ангел, и я целую твои ножки, целую твои слезы. Получил твое восхитительное письмо. Едва выбрал время написать тебе несколько строк. Работаю день и ночь, словно каторжник, но моя душа полна тобой, я тебя обожаю, ты свет моих очей, ты жизнь моего сердца. Я люблю тебя, ты же видишь… ни словами, ни взглядами, ни поцелуями не выразить мою безмерную любовь. Самая страстная и нежная ласка не идет ни в какое сравнение с любовью к тебе, которой полно мое сердце…»

Среда, 3 часа утра: