Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Сегодня в сумерки проводите меня в парк Королевы.

Виктор Гюго. Вся лира. VI

Чувственность — это состояние неистовости. Естественно, что человек в крайнем смятении души ищет забвения в сильных и разнообразных ощущениях. Виктор Гюго в 1843 году, погруженный в глубокую печаль, должен был дать волю своим страстям. Жюльетта? Нет, Жюльетта его уже больше не удовлетворяла. В течение десяти лет, которые бедняжка провела в затворничестве, красота ее поблекла. После тридцати лет ее волосы поседели, она лишь сохранила чудные глаза, облик тонкий и благородный, но уже не являлась «воплощением неописуемой прелести», уже не была той блистательной красавицей в кружевах и бриллиантах, какой он знал Жюльетту в те времена, когда она играла принцессу Негрони. Порою ему было скучно с ней. Она была умна, очень остроумна, и все же ему не о чем было с ней говорить. Она ни с кем не встречалась, ничего не видела, лишь один месяц в году, во время их совместного путешествия, этот образ жизни нарушался. Ее бесчисленные письма представляли собою длинные причитания, смесь восхвалений и жалоб. «Словно некий отшельник, взобравшись на каменный столп и обратив взор к небу, без конца бормотал один и тот же псалом, говорит Луи Гембо. — Люди восторгались тем, что он безостановочно выражает свое обожание, однако он казался им несколько ограниченным существом, и им было непонятно, как это Богу не наскучит такое монотонное молитвословие…» Да и читал ли теперь Гюго ее письма? Иногда Жюльетта сомневалась в этом:

«Я ни к чему не пригодна, и где уж мне сделать тебя счастливым! Вот уже два с половиной года ты как будто и не замечаешь, что я живу на свете лишь для того, чтобы любить тебя и быть тобой любимой. Ты сделал для меня все, что может сделать самая благородная и великодушная преданность. Но это еще не значит любить. Это означает быть верным и хорошим другом, не подчеркивая своего благородства. Я не строю себе никаких иллюзий. И к тому же я люблю тебя так сильно, что стала проницательной. Я хорошо вижу, что уже более двух лет ты перестал меня любить, хотя разговариваешь и обращаешься со мной так, словно твоя любовь еще не угасла. Но это лишь доказывает, что ты хорошо воспитанный человек, вот и все. Для любящего сердца бурные сцены более красноречивы и убедительны, нежели сдержанная галантность речи. Звонкая пощечина иногда больше говорит о страсти и нежности, чем равнодушный поцелуй в уста или в лоб. За последние два года я убедилась в этом на своем горьком опыте».

Увы, она была права. Виктор Гюго ценил ее безграничную жертвенность и превосходно понимал, чем он обязан ей за это служение, но влечение исчезло, он оставался холоден к ней. Он пользовался всяким поводом, чтобы не нарушать ее целомудрия, к чему она совсем не стремилась. Она имела право проводить с ним лишь три больших праздника — 1 января, 17 февраля (воспоминание об их первой ночи), 19 мая — день святой Юлии. Уже в 1844 году он забыл навестить ее 19 мая. Когда скромный, семенивший мелкими шажками господин Фуше заболел, Виктор ответил на жалобы покинутой Жюльетты, что он ухаживал за своим тестем, ибо он «всем обязан этому замечательному старику». Истина же заключалась в том, что, как это хорошо понимала Жюльетта, другие женщины привлекали теперь ее любовника. Было много актрис или просто молодых обожательниц, которые поднимались по потайной лестнице дома на Королевской площади.

Жюльетта Друэ — Виктору Гюго, 17 января 1843 года:

«Я уверена, что тебе любопытно и приятно поближе познакомиться с женщинами, которые увлечены тобой и потворствуют твоему тщеславию мужчины и поэта. Я не хочу тебе в этом мешать. Но я знаю, что при первой же твоей измене я умру, вот и все, что я хотела тебе сказать…»