Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Нотариуса Базира надо было привезти в Вилькье к завтраку. Он предложил ехать в его экипаже: прогулка на неустойчивой яхте ему совсем не улыбалась. Для его успокоения Шарль и Пьер увеличили балласт глыбами песчаника, сложенными на набережной Кодбека. Нотариус скрепя сердце сел в яхту, но, так как она плясала все сильнее, попросил, чтобы его высадили на берег у часовни Бар-и-Ва, заявив, что дойдет пешком. «Поплыли дальше. Ветер надувал паруса. Спустя несколько минут внезапно налетевший шквал опрокинул яхту набок. Камни, положенные для того, чтобы придать ей устойчивость, покатились, усилив ее крен. И вещи, и разбушевавшаяся стихия коварно обрушились на людей. Счастливо начавшаяся прогулка завершилась трагически. Из пассажиров лишь Шарль Вакери, превосходный пловец, еще бился в волнах вокруг перевернувшейся яхты, пытаясь спасти свою жену. Она цеплялась за борт судна. Он напрасно тратил свои силы. Поняв тщетность своих попыток, он, ни на одно мгновение не оставлявший ее, решил утонуть вместе с ней…» Огюст Вакери поздно ночью сообщил о катастрофе госпоже Гюго. Он заставил ее уехать в Париж во вторник «с тремя оставшимися детьми, чтобы они не находились в Вилькье на ужасном обряде похорон».

Романтической гибели молодых супругов соответствовал и романтический обряд погребения: их положили в один гроб. Из белого дома их вынесли на плечах провожавших и похоронили на маленьком кладбище подле часовни.

Виктор Гюго — Луизе Бертен, Самюр. 10 сентября 1843 года:

«Мне трудно передать, как я любил мою бедную девочку. Вы помните, какая она была очаровательная. Это была самая милая, самая прелестная женщина. Всемогущий Боже! Чем я перед тобой провинился?»

Так как Гюго привык всегда подводить итоги, «шла ли речь о тайнах Вселенной или о мелких расходах», он задавал себе вопрос: «Не мстит ли всевышний любовнику, который отошел от своей семьи?» Вот почему он некоторое время с отвращением относился к Жюльетте Друэ и «льнул к своей жене». Из рокового кафе «Европа» в Субизе он писал ей:

«Не плачь, несчастная женщина. Смиримся с судьбой. То был ангел. Вручим ее Богу. Увы! Она была слишком счастлива. О! Как я страдаю! Вместе с тобой и с нашими горячо любимыми бедными детьми я плачу горькими слезами. Дорогая Деде, будь мужественной, крепитесь все вы. Я скоро приеду. Мы будем горевать вместе, любимые мои. До свидания. До скорой встречи, моя дорогая Адель. Пусть этот страшный удар по крайней мере сблизит наши любящие сердца».

По пути в Париж, в дилижансе, он набросал в своем блокноте несколько отрывочных строк:

…Мне казалось — я гордый мыслитель, поэт…
Но в несчастье — увы! — я простой человек!..
…Любовалась ты Сеной, прекрасной и тихой рекой,
И никто не сказал; «Здесь найдешь ты навеки покой…»

Тем временем Адель Гюго, желая сохранить в памяти обстановку «готического дома» на улице Шоссе в Гавре, в котором Дидина и Шарль прожили семь месяцев, отправила туда своего друга, художника Луи Буланже.

Огюст Вакери — госпоже Гюго, 19 октября 1843 года:

«Чтобы вы не тревожились, отвечаю вам сразу же. Буланже сделал зарисовку их спальни. Удивительное сходство, теперь те, кто в ней не был, узнают ее. Итак, это сделано. Я привезу вам картину, когда поеду в Париж… Встречусь с вами в воскресенье. Эту неделю буду занят окончательным подсчетом ваших расходов. Все очень просто… Что касается садовника, который возвратился и требует 104 франка неизвестно за что, то я его выгнал… Мне хотелось бы узнать, не захватили ли вы вместе с чемоданами черный сундук, который вам одолжила моя сестра, — кажется, это единственная вещь, которую она требует…»