Олимпионик из Ольвии

— Я вижу, что скоро в этом доме мужчины и рта не посмеют открыть! — шутливо возмутился Фокрит, обняв жену за плечи. — Может, и правду говорят, что демократия — вещь вредная? Ну, да ладно. Кушай, Тимон. Потом поговорим…

Был первый день второй декады месяца мегатейтниона[97]. Солнце только ещё перевалило за полдень, а склон холма над стадиумом Ольвии уже был заполнен до отказа разношёрстной шумной публикой. Сидели, на чём ни попадя: кто на одеяле, кто на циновке, а кто-то просто на сухой, успевшей уже пожелтеть траве. Предстояли традиционные атлетические состязания учеников местного гимнасия, которые по давней традиции посвящались Ахиллу Понтарху, и никому не хотелось пропустить столь редкое и замечательное зрелище. Впереди, на уложенных в ряд отёсанных блоках песчаника, которые служили сиденьями, восседало, как обычно, городское начальство во главе с самим архонтом-басилевсом Гиппархом Филотидосом — суровым с виду мужчиной лет пятидесяти с горбатым орлиным носом на сухощавом бледном лице. Рядом с ним, в качестве главного виновника торжества и его организатора, важно восседал гимнасиарх Сириск. Фокрит, Феокл и Тимон пришли пораньше и потому устроились сзади начальства на разостланном на траве покрывале. Мелисса, сославшись на занятость, идти на стадиум отказалась.

Пониже, на площадках для состязаний толпилось десятков пять юношей — учеников гимнасия, принимавших участие в состязаниях. Среди них, давая последние наставления, суетились педотрибы. Они волновались больше всех: сегодня граждане Ольвии увидят наконец, чему они научили за год своих питомцев.

Открывал состязания гимнасиарх. Встав, он произнёс торжественную речь. В ней он дал высокую оценку руководимому им гимнасию, не забыв вспомнить и о личных заслугах на ниве образования, назвал самых достойных учеников, расхваливая при этом не столько их достоинства, сколько достоинства добродетельных родителей, если эти родители, конечно, принадлежали к городской знати. После несколько затянувшейся речи гимнасиарх объявил о начале состязаний.

Первыми показывали своё мастерство юные кулачные бойцы. Зрители шумно приветствовали каждый удачный удар и уклон. Большей частью потому, что было их не так уж и много, этих удачных ударов и уклонов. И если юные бойцы особым техническим мастерством не блистали, то в азарте и желании во что бы то не стало победить никому из них отказать было нельзя: почти каждый из кулачников уходил с помоста с расквашенным носом.

После кулачных бойцов вниманием зрителей завладели стрелки из лука. Вначале они стреляли в цель, затем — на дальность. Здесь отличился сын кузнеца Эвдама, прихрамывавший на левую ногу невысокий крепыш Леокс. Выпущенная им стрела пролетела больше полутора стадия, вызвав среди зрителей настоящий восторг.

Затем наступила очередь бегунов на один стадий. Вот здесь-то и произошло нечто, из ряда вон выходящее: среди зрителей поднялся мужчина в голубом хитоне — это был Феокл — и громко, так, чтобы его было слышно всему стадиуму, сказал:

— Почтенный гимнасиарх! Позволь моему ученику Тимону принять участие в состязаниях твоих бегунов!

Слова Феокла заставили оглянуться не только гимнасиарха, но и всех сидевших в первом ряду.

— Я такого атлета не знаю! — высокомерно изрёк гимнасиарх, вовремя вспомнив о недавнем своём разговоре относительно этого Тимона с Фокритом. — О ком ты, достославный Феокл, говоришь?

— Я говорю о Тимоне, юном рабе купца Фокрита, лучшем бегуне в Ольвии! — едва сдерживаясь, чтобы не надерзить гимнасиарху, ответил Феокл.

— Неужели ты не знаешь, дорогой Феокл, что здесь состязаются свободные граждане Ольвии, а не какие-то рабы? — не меняя высокомерного тона, произнёс гимнасиарх.

— А я, грешным делом, подумал, что здесь состязаются атлеты, — съязвил Феокл. — Но, выходит, ошибся! Похоже на то, что ты боишься, как бы твои свободные граждане, а заодно и ты с ними не оконфузились перед каким-то рабом.

Неизвестно, чем бы закончилась эта перепалка, если бы не вмешался архонт-басилевс.

— Сириск, — сказал он, обращаясь к гимнасиарху, — позволь ты этому мальчишке пробежать. Будем хоть знать, кем нас тут пугают.

— Хорошо, — не посмев ослушаться архонта, неохотно согласился гимнасиарх. — Но сделаем так: сначала ученики гимнасия определят сильнейшего между собой, а уж потом победитель покажет, как надо бегать, этому рабу. — В слово «рабу» гимнасиарх вложил всё своё презрение ко всем рабам на свете.

После трёх забегов — двух полуфиналов и финала — выявился победитель. Им без особых усилий стал лучший бегун гимнасия Матрий — высокий долговязый юноша лет шестнадцати, сын известного в городе торговца рабами Эвклеса.

— Матрий! — обратился к нему гимнасиарх. — Ты согласен вступить в состязание с Тимоном, рабом купца Фокрита?

— Если надо… — небрежно пожал плечами Матрий.

— На старт вызываются Матрий, сын Эвклеса, и Тимон… ученик Феокла! — объявил судья.

— И Тимон — раб Фокрита! — поправил судью гимнасиарх.