Олива Денаро

Выйдя из комнаты, я натыкаюсь в гостиной на синьора Антонино. Он сидит в кресле и читает газету под названием «Унита»¹⁷, от которой отрывается, чтобы внимательно меня оглядеть.

– Ты – дочка Сальво Денаро.

Я молча опускаю голову, как бы говоря «да».

– И, если годы окончательно не притупили мою память, бывала на наших собраниях по четвергам.

– Только один раз, – едва слышно бормочу я.

– Что ж, если проявишь любезность посетить нас снова, сочтём за честь, – он вежливо улыбается и снова прячется за плотно набранными страницами.

– Это тебе, – Лилиана уже несёт мне из комнаты стопку журналов и коралловые бусы.

– А бусы зачем?

– На свадьбу. Коралл – талисман на счастье, у меня такие же серьги. Хорошо, когда у невесты со свидетельницей есть что-то общее.

Я принимаю из её рук бусы и думаю, понравятся ли они Франко. Потом вдруг вспоминаю, что он всё равно ничего не увидит: ни бус, ни платья, ни туфель, ни цветов, ни даже меня.

32.

– Настоящему мужчине нужны крепкие руки, чтобы работать, острый ум, чтобы рассуждать здраво, наконец, открытые глаза, чтобы бдить. И чтобы жену с дочками не пускать куда не надо, – излагает свою мысль галантерейщик, дон Чиччо, не переставая мять в руке кепку.

Мы с Лилианой сидим впереди, рядом с Кало. На сей раз я не считаю нужным прятаться за нагромождением сетей: мне в следующем месяце шестнадцать, я помолвлена по всем людским законам и совсем скоро выхожу замуж.

– А что нужно женщине? – тонким голосом спрашивает Кало. Лилиана записывает всё происходящее в тетрадь.

– Женщина должна уметь себя блюсти и опираться на мужа, что виноградная лоза на решётку, – отвечает дон Чиччо. Многие из собравшихся согласно кивают. А галантерейщик добавляет: – Вот ежли жена станет мужнину шляпу носить, тогда-то конец света и настанет, – и хохочет.

Я гляжу на Кало, пытаясь понять, согласен он или нет, но его лицо непроницаемо. Он только слушает да изредка вопросы задаёт.

– Итак, если я правильно понял, жена должна сидеть дома и подчиняться воле мужа? Вы все согласны? Присутствующие дамы тоже так думают?

– А я считаю, несправедливо это, – вмешивается женщина средних лет. Многие оборачиваются, чтобы понять, кто говорит. – Несправедливо – и всё-таки необходимо, – поправляется она. – Не должны девушки ходить по улицам без провожатых, не то от них вообще отбою не будет, станут себе шляться туда-сюда, а люди скажут: верно, от безделья маются. Мужчины – охотники, такова их природа. А ты, коли ведёшь себя, аки агнец, то и жди, что волк тебя слопает.

Лилиана, бросив писать, поднимает руку, как на уроках профессора Терлицци.

– Вдова Грассо права, – говорит она, – хотя, как видите, вина здесь лежит отчасти на самих женщинах. Они ведь учат дочерей тому же, чему их самих учили матери. Но если бы матери прививали сыновьям уважение к женщинам, к равенству полов, если бы давали девочкам жить свободно и без ограничений, если бы отправляли учиться, готовили к работе... Так чей же образ мыслей тому виной? Только мужчины – или также и женщины? Я думаю, начинаться всё должно именно с нас!

Немногие присутствующие женщины умильно кивают ей, будто малышке, громко и выразительно прочитавшей стихи.

– Господь Бог мне только одну дочь даровал, – отвечает вдова Грассо, – разве могла я ей свободу до помолвки оставить? А что там после свадьбы – то мужнины заботы.

– Я считаю, Лилиана права, – доносится мужской голос. – Девушки нынешнего поколения должны первыми восстать против старых правил, а нам, мужчинам, нужно их поддержать. Будем едины – вместе станем лучше. В противном случае мир изменится, и мы навсегда останемся в прошлом.

Я привстаю со стула взглянуть, кто говорит, а это, оказывается, Саро: я и не видела, как он пришёл.

– Он в последние несколько месяцев ни одного собрания не пропускает, – шепчет мне на ухо Лилиана. – А то заходит время от времени к нам домой поговорить.

– Неужели коммунистом стал? – спрашиваю я.

– Говорит, нет, монархист, как и его отец, но хочет учиться и до сути вещей докапываться любит.

– Может, это он к тебе приходит, – шепчу я, наблюдая за её реакцией, но она только головой качает. Саро, глядя на нас из глубины зала, кивает в знак приветствия. Мы не виделись с тех пор, как я промочила блузку, а он смотрел мне вслед.

– Случается, к примеру, – втолковывает он вдове, – что мальчик и девочка растут вместе, вскормленные одним молоком, всё делят пополам, а в итоге оказываются разделёнными, словно по разные стороны фронта. И больше за всю жизнь даже словом не перемолвятся, жив ли, мёртв – и то от посторонних людей узнают...

Кажется, словно он говорит для всех, но смотрит при этом только на меня.

– Ох уж эта близость между мужчиной и женщиной... – подмигивает Дон Чиччо. – Опасное ведь дело! Языками почешут вначале, а кончат на сеновале!

Слышится смех.

– Выходит, – невозмутимо подводит итог Кало, – друзьями мужчина и женщина быть не могут?

– Друзьями? – отвечает галантерейщик. – Уж коли мужчина решил задружиться с женщиной, значит, у него и кое-какой другой интерес имеется. Так ведь, Саро?