Олива Денаро (ЛП)

Чем дальше мы продвигаемся, тем сильнее мне кажется, что все только на меня и смотрят: хочется вернуться домой и снова влезть в старые сандалии, оставленные у кровати. К счастью, навстречу идёт Лилиана: цветастое платье узкое, обтягивающее бедра, как у певиц по телевизору, волосы зачёсаны назад.

— Пошли танцевать, Олива! — кричит она, хватая меня за руку.

— Моя дочь не танцует, — сухо отвечает мать.

— Да ладно, с подружкой-то можно, это ведь совсем невинно…

— У моей дочери нет подруг, — цедит мать сквозь зубы.

И тут к центру площади, у самой сцены, выскакивают, взявшись за руки, Шибетты-младшие. Их ноги движутся невпопад, но Шибетта-мать с довольным видом принимается хлопать в ладоши, потом, взглянув в нашу сторону, машет рукой: ступайте, мол. Ещё бы, пока других танцоров нет, её дочери, выделывающие коленца в одиночестве, смотрятся парочкой манерных кривляк. С другой стороны, не выйди они танцевать, их попросту никто не заметит, так и будут годами сидеть в девках, пока не окажутся окончательно непригодны для брака.

Увидев их, мать тоже похлопывает меня по плечу:

— Ладно, идите, но только чтобы девушка с девушкой!

Правила танцев таковы: держаться подальше от мужчин, во всю глотку не подпевать, бёдрами, как одержимые, не качать.

Вот только Лилиана определённо их не знает, поскольку делает прямо противоположное тому, чему учила меня мать. Может, подражая Мине^[13], вытянуть перед собой руки, прищёлкивая пальцами в такт и вопя при этом: «Никто, клянусь тебе, никто», пока я в своих новых туфлях опасливо, словно канатоходец, переношу вес то на одну ногу, то на другую. Может мотать головой, выгибать спину, качать бёдрами. Она такая красивая, что у меня снова тепло в животе. «Ведь даже судьбе не разлучить нас», — тихонько подпевают и сёстры Шибетта, но бёдрами качать не отваживаются. «Весь мой мир начинается с тебя и кончается тобой», — выкрикивает Лилиана, и к нам присоединяются несколько парней. Я оборачиваюсь на мать, но она, к счастью, увлечена разговором с Нардиной. Дон Вито торчит у стойки бара, где собралась небольшая группка холостяков, любителей обсудить платья присутствующих женщин, но только шёпотом, чтобы не услышали их мужья. Я вижу, как смеётся его очаровательный рот, как щурятся глаза цвета моря, однако радости в лице нет. Похоже, дону Вито тоже приходится притворяться, чтобы не доставлять удовольствия злым языкам, пустившим за его спиной слух про «полумужчину». Выходит, он страдает не меньше нашего: честь мужчин — завоёванные ими женщины, честь женщин — их собственная плоть. Каждый, как может, защищает то, чем обладает. И каждому, совсем как во время крестного хода, своё место.

Мы, девушки, по-прежнему танцуем в центре площади, парни, покуривая, кружат рядом, оценивают. Сёстры Шибетта склоняют друг к другу увешанные бриллиантами головы, выпячивают губы, шепча: «И эта любовь будет вечно сиять», — не в такт притопывают ногами, всеми силами стараясь привлечь внимание к себе, но стоит Лилиане, прищурившись, запрокинуть голову, парни смотрят только на неё.

Здесь и Козимино: они с отцом, сжимающим в руке утешительный приз, новую шляпу, как раз возвращаются после лотереи. Тощая Шибетта так и пожирает глазами моего брата, который, выйдя к нам, делает несколько неуверенных танцевальных па. Возле продавца варёных осьминогов и морских гребешков я замечаю парня с рыжеватыми, зачёсанными бриолином волосами и в длинных брюках. Он не мешается с остальными, и сигареты в руках нет. Поначалу мне кажется, будто мы не знакомы, но стоит ему обернуться, я узнаю Саро. Всего пару месяцев назад мы ещё вовсю болтали у мастерской его отца: он — с опилками в растрёпанной шевелюре, я — сидя скрестив ноги прямо на траве. Он тоже вырос, стал взрослым парнем, и когда наши взгляды встречаются, мы оба смущаемся.

Лилиана хватает меня за обе руки, вскидывает их вверх. Я отпихиваю её: негоже женщине задирать руки выше плеч. Так мать говорит. А музыка меняется, начинается медленная неаполитанская песня о влюблённом, гуляющем ночью под окном замужней женщины. Та подходит к ставням, но не показывается. Её муж спит, ничего не замечая. Влюблённый продолжает стенать под окном, а женщина, вернувшись в постель, более не может уснуть. Узнав эту песню, я инстинктивно прикрываюсь руками: тот же мотив что ни день звучит под окнами моего собственного дома.

Сёстры Шибетта обнимаются, собираясь станцевать медленный танец так, как видели по телевизору.

— Эти неаполитанские песни на меня тоску нагоняют, — говорю я Лилиане и тащу её прочь сквозь толпу. Потом вдруг чувствую пряный запах жасмина, и чья-то рука, схватив за запястье, тянет меня обратно.

— Ты разве не хочешь подарить этот танец возлюбленному? Это же наша песня, помнишь?

Потеряв Лилиану, я пытаюсь вырваться, но он держит крепко.

— Ничего я не помню, а тебя и знать не знаю.

Левой рукой Патерно обнимает меня за талию, правой стискивает мою ладонь. Рука горячая, но не потная. Он прижимается ко мне щекой, и я почувствую резкий, острый запах, смешанный с ароматом жасмина у него за ухом.