Олива Денаро

Автомобиль останавливается на грунтовке, и я тоже прижимаюсь лбом к стеклу, гляжу. За рулём –мужчина в годах, уже изрядно седой. Он выходит прочесть номер на доме и убедиться, что прибыл по адресу. Походка у него нервная, рост небольшой, щёки впалые. Мать открывает дверь, машет ему рукой. Он без улыбки кивает и возвращается к автомобилю. Сейчас уедет, надеюсь я. Но он лишь открывает пассажирскую дверь.

Из неё выходит высокий молодой человек в ладно скроенном костюме, накрахмаленной рубашке и тёмных очках, как у кинозвёзд: вылитый «красавчик Антонио». Старик что-то шепчет ему на ухо, предлагает руку, и они вместе проходят несколько метров до нашего дома. Кровь вскипает в жилах: я вдруг ощущаю себя героиней одного из Лилианных журналов, принуждённой к браку с уродливым старым вдовцом, у которого есть очаровательный сын, мой ровесник. Так вот почему Шибетта подкинула его нам! Сердце готово выпрыгнуть из груди, я судорожно вытираю руки о жёлтую юбку.

Старик останавливается на пороге, «красавчик Антонио» на шаг позади. У него светлая кожа и ямочка на подбородке. Я пытаюсь понять, куда направлен взгляд за тёмными стёклами – может, на меня? Втягиваю живот, но тут же, вспомнив чопорность Фортунаты, выдыхаю и, опустив глаза, начинаю увлечённо рассматривать носки туфель.

– Как мы рады вас видеть! – мать, взмахнув пару раз рукой, словно чтобы разогнать спёртый воздух, приглашает их войти. – Проходите, располагайтесь!

Старик останавливается перед отцом, который, сунув указательный и средний пальцы в узел, отчаянно пытается ослабить платок на шее. «Красавчик Антонио», не отпуская руки, встаёт рядом. Тёмных очков он не снимает даже в доме. Вблизи старик, чья взмокшая от пота кожа стала такой же серой, как его провонявший табаком костюм, кажется ещё старше.

– Барон Альтавилла, – объявляет он, не протягивая руки. У меня перехватывает дыхание: и этот не снисходящий до рукопожатия, представляющийся с царственным высокомерием человек собирается прикупить себе в жёны ровесницу сына! Я пытаюсь поймать взгляд Козимино, проследить за его реакцией, но он, стоя в двух шагах позади матери, только вежливо улыбается.

Тем временем старик, приобняв «красавчика Антонио» за плечи, разворачивает его, будто марионетку на ниточках, лицом к отцу, и молодой человек протягивает руку:

– Очень приятно, Франко!

Когда он улыбается, зубы у него белее белого.

29.

– Детская болезнь, – рассказывает старик матери, единственной, с кем он снисходит до разговора.

Отец, устроившись во главе стола, делает вид, будто сейчас обычное воскресенье. Козимино слушает с тем же вниманием, с каким в детстве следил за приключениями Джуфы^[15]. Я тайком поглядываю на Франко, сидящего как раз напротив меня: суп он зачерпывает не глядя, а если хочет пить, старик наливает ему воды и подносит к стакану руку. Говорит Франко мало, но голос у него красивый.

– Родители обращались к лучшим врачам, – продолжает старик, – даже на континенте.

– А это не наследственное? – вдруг настораживается мать.

– Больше ни у кого в семье не замечали. Дети будут здоровые.

По спине пробегает холодок: подруги рассказывали, что с женихом придётся спать в одной постели. Я смотрю на его руки, легко управляющиеся со столовыми приборами: они бледнее и куда мягче, чем у отца. Чтобы завести ребёнка, эти руки должны подписать бумаги в церкви, касаться моих пальцев за свадебным столом, пробраться под сшитую матерью ночную рубашку, стиснуть мою плоть.

– Пора бы тебе поднять тост за молодых, Сальво, – хрипло каркает мать, надеясь прервать отцовское молчание. Тот долго жуёт, утирает рот салфеткой, словно собираясь сказать: «Пожалуй, нет», потом наконец поднимает едва ли вполовину налитый бокал красного вина, но, взглянув на меня, бормочет только:

– Наши поздравления!

Старик вскидывает брови, и морщины у него на лбу выстраиваются в три горизонтальные линии.

– Мой племянник – юноша простой и прекраснодушный, – уточняет он так громко, будто Франко глухой, а не слепой. – Родители его, хоть и не смогли приехать, поскольку, как мы уже сообщали, баронесса мучается почечными коликами, шлют вам привет и ждут ответного визита. Господь в милости своей не даровал им другого сына, так что Франко, несмотря на случившееся несчастье, остаётся их единственной радостью. В столице девушки теперь слишком раскрепощённые и не питают, как раньше, уважения к здравым семейным ценностям. Им подавай работу, гулянки с подругами, кино, танцы... Они даже не понимают, что тем самым растрачивают себя, расточают свою чистоту.

– Сколько кругом разбитых кувшинов, – согласно кивает мать. – Однако дочь моя целёхонька.

– Как и Франко, который ещё и женщины-то не познал, – заверяет старик и, обернувшись ко мне, начинает пристально разглядывать, словно хочет удостовериться, правду ли говорит мать.

– Мы нашу Оливу словно цветочек растили, – напирает она, коснувшись моей руки.