Оливье, или Сокровища тамплиеров

— Еще нет, но сделаю это, как только увижу ее. Надеюсь, она согласится оставить меня. Здесь столько работы и на земле, и в доме. Этот барон Дамьен, должно быть, сошел с ума, если довел свою супругу практически до полной нищеты из-за пустого бахвальства. Впрочем, славы он так и не добился. Несмотря на свое мужество, она не справится сама с такими помощниками. А я могу взять на себя тяжелую работу, я умею строить, пахать землю и, главное, сражаться, если понадобится. Видишь... я не в силах повернуться и уйти... да и куда: Храма больше нет, а я стал никем. Здесь, на земле моих предков, я стану крестьянином... и обрету покой в душе.

— Прекрасная проповедь! — улыбнулся Оливье. — Но можно было без нее обойтись. Я сам все понял. Но... если она не согласится?

— Все равно останусь! В лесах, ведь я жил так семь лет и чувствую себя в них как дома... и все-таки буду близко от малышей, которые запали мне в душу. При малейшей тревоге я смогу прибежать на помощь.

— Ты хочешь быть рядом с детьми... или также и с ней? Если ты не заметил, она молода, красива, горда. Очень привлекательная женщина...

— Молчи! Об этом я запретил себе думать, и странно, что ты, самый чистый, самый строгий из нас двоих, сам заговорил об этом...

— Я просто пытаюсь смотреть жизни в лицо. Пребывание рядом с этой дамой подарит тебе смысл существования, и ты не должен пренебрегать этой возможностью. Ты только что сказал, что Храма больше нет. Как и твоих обетов, разве что ты предпочтешь обратиться в какой-нибудь монастырь, где тобой как-нибудь сумеют распорядиться. Но прости меня за то, что я коснулся этой темы! Знаю, что ты способен сам справиться со всеми искушениями. Скажем так... я хотел испытать тебя, поставив тебя перед лицом реальности.

— Ты останешься со мной, если она согласится?

— Нет. Я обещал вернуться в Пассиакум, где во мне нуждаются так же, как в тебе здесь. Я слишком многим обязан Матье и не могу его оставить...

— Конечно, но неужели ты проведешь остаток жизни в Пчелином домике?

— Я буду там столько, сколько потребуется Матье, ты это знаешь. Меня беспокоит его ненависть к королю, она его ослепляет. Я боюсь, как бы он не решил взять на себя исполнение проклятия Великого магистра, как бы не вооружился мечом собственного правосудия. Я всеми силами попытаюсь уберечь его от этого.

— А если проклятие исполнится без него?

— Я думаю, он будет продолжать свою битву, чтобы удостовериться, что во Франции нигде уже не возводят больше соборов...

— Это тоже опасно! Что будет с его семьей?

— Либо он заберет ее с собой, либо — что разумнее — оставит ее в Пассиакуме. Но знаю точно, что я за ним не последую, потому что это не мое сражение. Господу и Богоматери должны служить и поклоняться повсюду. Грешно восставать на их святилища. Они принадлежат всем христианам...

— И что же? Куда ты направишься? В командорства, которые уцелели за границей, в Испанию или Португалию?

Взгляд Оливье устремился в небеса, все более и более светлеющие, туда, где занималась заря. Он вновь пожал плечами:

— По правде говоря, я не знаю, но прежде чем вступить на какой-либо путь, я хотел бы вернуться на берега Вердона, увидеть вновь если не отца, о котором я не знаю ничего и подозреваю, что он уже соединился с матерью, но хотя бы родную землю и родной дом! Если от него что-то осталось...

— Если барон Рено пережил Храм, то и дом спасся от людей короля. Если же нет... почему бы тебе не вернуться сюда? По крайней мере у нас была бы общая судьба...

Оливье положил руку на плечо друга — это был дружественный жест, но означал он отказ. Оба сознавали, что их жизни, так долго проживавшиеся по параллельным линиям, должны были разойтись без особой надежды сойтись вновь — разве что в ином мире. Для Оливье это расставание было более жестоким, чем он сам ожидал, но ничего нельзя было поделать. Между ними отныне стояли две белокурые головки малышей, их маленькие ручки, обвивающиеся вокруг шеи Эрве... Благодаря им друг будет меньше страдать от разлуки. Оливье внезапно почувствовал себя одиноким, но его высокая душа не позволила ему ощутить горечь этого чувства. Прекрасно, что Эрве обретет, наконец, смысл жизни...

Словно желая укрепить эту уверенность, солнечный луч упал на порог дома, где возник стройный черный силуэт Марианны. Приложив руку к глазам, она обвела взглядом двор в поисках чего-то... или кого-то. Оливье взял друга за руку:

— Иди! Сейчас самое время поговорить с ней!