Оливье, или Сокровища тамплиеров

В Париже царила непривычная атмосфера. Все лавки были закрыты. Люди вышли на улицу, как в дни праздника. Событие, которого все ожидали, было сродни хорошему зрелищу, а зрелища народ обожал, начиная от радостных въездов в город знатных особ и кончая казнями. Обожали также разнообразные мистерии, которые разыгрывались на площадях, и коротенькие фарсы комедиантов и прочих фигляров, ставившиеся почти на каждом углу. Но сегодняшним утром ничего похожего не наблюдалось: люди жаждали увидеть, с жестоким любопытством, что сделало долгое заточение с этими властными великолепными сеньорами — Великим магистром и самыми видными из его братьев. При этом их не жалели, ведь те признались в таких ужасных обрядах, в таких жутких деяниях, что воспринимались, скорее, как колдуны, дошедшие в своей низости до того, чтобы топтать крест, плевать на него и поклоняться голове идола, который не мог быть ничем иным, кроме как Сатаной. Воистину только лукавый был способен так обогатить их! На сей счет мнения разделялись: одни утверждали, что в их крепостях нашли бессчетные слитки золота, другие говорили, что они, предупрежденные дьяволом, сумели укрыть свои богатства в недрах земли.

Осторожно направляя свою лошадь вслед за Матье, которого хорошо знали и многие приветствовали, Оливье слушал, смотрел, примечал все недоброжелательные или глупые речи, переполнявшие его презрением. Он ощущал некое облегчение, смешанное с ожиданием: наконец-то ему удастся увидеть брата Клемана и удостовериться, что в застенках тот не растерял своей удивительной энергии. Особенно ему хотелось знать, куда направят брата его после приговора. Может быть, тогда он осуществит то, о чем мечтал все эти годы, — вырвет своего учителя из рук палачей. Пока он содержался в донжоне, это было сделать невозможно, но если его переведут в какую-нибудь провинциальную крепость, появился бы вполне реальный шанс... Как ни тяжела была задача, она ничуть его не путала, напротив! Наконец-то он сможет посвятить свою жизнь самому благородному делу! Даже испытанная им радость — несомненная! — когда он понял, что руки его способны создавать «картинки», не могла сравниться с этой надеждой.

Оказавшись на Гревской площади, они увидели, что новый мост Нотр-Дам — прекрасное произведение плотницкого искусства! — заменивший годом раньше старый Планш Мибре[56], стал черным от наплыва народа, который медленно двигался к громадным белым башням собора.

— Здесь нам не проехать, — сказал Матье. — Придется идти пешком, как все... и хорошенько поработать локтями. Лошадей оставим под навесом «Парлуар де Буржуа»[57]...

— И моего мула тоже? — возмутилась Бертрада. — Я не хочу, чтобы меня затоптали...

— В таком случае, либо оставайтесь с лошадьми, либо Реми проводит вас до Большого моста, но тогда вам придется возвращаться через Сите до Малого моста... который тоже будет переполнен.

— Я останусь здесь! — проворчала она. — Нужно просто подождать, пока церемония закончится.

И вот трое мужчин двинулись вперед пешком: они пробирались в толпе с терпением и упорством, которые были вознаграждены. По улицам де ла Лантерн, де ла Жюиври и Нев-Нотр-Дам они пробрались сквозь узкую паутину проулков в Сите и вскоре увидели, как перед ними возвышается собор. Ближе они не смогли подобраться, хотя перед ним оставалась широкая свободная полоса, которую охраняли гвардейцы прево[58]. Но долго ждать не пришлось: шум все более усиливался, и по звукам толпы можно было понять, что узники приближаются. Вскоре повозка, окруженная плотными рядами лучников, показалась на площади... У Оливье сжалось сердце. Их было четверо, четверо истощенных, закованных в цепи стариков в лохмотьях, которые изо всех сил цеплялись за борта повозки. Но узнать их было можно. Это были Великий магистр, приор Нормандии Жоффруа де Шарне, приор Аквитании Жоффруа де Гонвиль и Юг де Перо, настоятель Франции... Но пятого, Клемана Салернского, приора Прованса, здесь не было. Разве только он, измученный пытками, не мог стоять и лежал на соломе в глубине повозки... Охваченный внезапным ужасом, Оливье хотел ринуться к узникам, но его удержала сильная рука Матье: мастер-каменщик сразу понял, что происходит в душе друга.

— Ни с места! Туда пойду я! Меня знает прево...

На сей раз не слишком церемонясь, он растолкал толпу, на которую произвели впечатление как его мощь, так и богатство его одежды. Взобравшись на подставку для всадников у ратуши, Оливье разглядел его черную бархатную шляпу: Матье направлялся к лошади парижского прево Жана Плуабо, который лениво следил за продвижением двухколесной повозки к нижним ступенькам портала. Заметив Матье, он улыбнулся и склонился к шее лошади, чтобы поговорить с ним. Через мгновение мрачный Матье вернулся к своим. Оливье почувствовал, как у него пересохло во рту, и с трудом спросил:

— Он там, на соломе?