Оливер Лавинг

– Раз всем вам здесь так плохо, давайте отправимся домой прямо сейчас.

Во время первого и, кажется, единственного путешествия своей семьи Чарли ощутил дружное воодушевление только один раз: когда они все грузились в пикап. В машине он почти сразу же уснул, с облегчением предвкушая, как проснется на их просторном семейном ранчо.

Но потом он внезапно вынырнул из сновидений, и – Нью-Йорк! Миллиарды мерцающих зеркал, обведенные неоновыми огнями контуры зданий, яркое пламя прожекторов. Чарли отстегнул ремень и прижался лицом к стеклу.

– Смотри! – Машину вела Ма, и даже она теперь включилась в игру, указывая на башню Энрон: – Это Эмпайр-стейт-билдинг!

– Чарли! – сказал Оливер. – Ты видел? Там была статуя Свободы!

– Где? Где?

Маму сотрясал хохот. От радости, решил Чарли.

Нью-Йорк Чарли представлял себе по картинкам из книги Па, но также и по комиксу «Удивительный Человек-паук», который еще не мог прочесть, ярким краскам номера «Бродвейские мелодии» из «Поющих под дождем» и черно-белых нуарных фильмов, которые Ма иногда позволяла посмотреть вместе с ней.

– А можно остановиться? Мы остановимся? Я хочу посмотреть!

– Хм, – сказала Ма, – может, хватит мучить ребенка?

Сидевший рядом с ней Па повернулся к Чарли. И положил руку ему на плечо:

– Этот город не для детей. Но когда ты станешь совсем большим, беги туда при первой же возможности. Детям там не место, но поверь своему Па: в нашем городишке не место взрослым.

– Что ж, – откликнулась Ма, – давай, Джед, вперед.

Пикап устремился на запад, в темноту. Город скрылся из виду, распался на ряды особняков, уличные фонари и, наконец, на черные равнины. Но по мере того как настоящий город исчезал вдали, в плодотворном мозгу мечтательного ребенка он становился все больше; город распахивал перед Чарли свои двери, приглашая в изысканные рестораны, золоченые лифты, взмывающие к стеклянным чертогам, в мансарды-берлоги, к дирижаблям, скользящим в высоте, словно киты.

Конечно, вскоре Чарли понял, что в тот вечер видел не Нью-Йорк. Но он не был слишком разочарован, скорее даже восхищен тем, с какой легкостью всего несколько слов способны преобразить небольшой город в волшебную страну Оз. И примерно тогда же Чарли с братом стали проверять, насколько действенна эта уловка. В последующие месяцы они почти каждый вечер сочиняли истории о новых невероятных местах и о том, как можно было бы туда добраться.

– Я все думаю, – говорил Оливер, – про рассказы бабушки Нуну. По ее словам, индейцы-кайова верили, что все люди изначально появились из дыры, ведущей в подземный мир. Может, найдем сегодня эту дыру?

– Но где ее искать?

– В том-то и дело, – отвечал Оливер. – Что, если древние спрятали по всей земле подсказки, а нам надо их собрать и составить карту?

– Как в игре «найди сокровища»!

– Именно!

Ах, эти истории, что Чарли с братом выдумывали, лежа в двухъярусной кровати: достаточно было всего лишь щелкнуть выключателем ночника, чтобы отгородиться от лиловой пустынной ночи, от сердитого гудения цикад, от бессонных шагов матери по скрипучему полу, от мыслей об отце, который курил в своей мастерской перед очередной неудавшейся картиной.

Чарли знал, что в их выдумках нет ничего необычного, что это простые мальчишеские фантазии – все эти воображаемые схватки с мифическими животными, карты с неведомыми письменами, исследования подземных пещер. Но в своем юном честолюбии братья постепенно пришли к идее написать целую серию фэнтези-романов, вроде тех, которыми увлекался Оливер.

Чарли с Оливером так и не написали ни слова, но в последующие годы порой воскрешали традицию и торжественно обещали, что вернутся к своим замыслам. И это, позже будет думать Чарли, оказалось лучшей историей спасения, которую они когда-либо сочиняли: историей о том, как однажды они напишут свои книги. Эти ненаписанные романы были словно бы иным миром, который они вместе искали, цельным, более прекрасным миром, куда когда-нибудь они убегут вдвоем.

А потом, однажды вечером, Оливер действительно нашел путь в иной мир, но туда они проникли не вместе, как собирались. Оливер оставил Чарли на нашей обыкновенной планете писать книги в одиночку, и много лет спустя изможденный ноутбук Чарли содержал свидетельства его одинокого странствия в бескрайнем приграничье, где ни одна волшебная карта не могла указать ему путь к брату. А что же Нью-Йорк? Тем июлем, на двадцать третьем году своей жизни, Чарли наконец понял: намного лучше смотреть на этот город с заднего сиденья пикапа, издалека, принимая его за другое, лучшее, воображаемое место.

Вечером двадцать второго июля Чарльз Гуднайт Лавинг – брат знаменитой жертвы несчастного случая, бывший житель разрушенного города, неудачливый писатель – представлял собой тонкую фигурку, стремительно шагавшую под анемичным светом бруклинских фонарей.