Оливер Лавинг

Проведя несколько лет в Лос-Анджелесе, Редж вернулся в Западный Техас, где выступал на ярмарках со своими испанскими песенками перед редеющей толпой, а однажды перестал выступать и стал учителем. Кто ничего не умеет, учит других: Редж и Джед, неудавшиеся местные творцы, оба пошли по этому пути.

«Отсроченная мечта». Оливер однажды показал ему эту строчку из сборника стихов Лэнгстона Хьюза. «Все узнают», – сказал Эктор о своей грядущей славе. «Но что случается с отсроченной мечтой?» – спрашивал Хьюз. Она может «высохнуть на солнце, как изюминка», как это произошло у Джеда и Реджа. Или, писал Хьюз: «Она оседает, как тяжкий груз. А может, взрывается?»

В конце концов Джед прозреет. Годами Эктор не попадался Джеду на глаза, но в первые недели после Джед будет видеть его лицо каждый день – в местных новостях в приемном покое больницы. И тогда Джед поймет, что мог остановить все это несколькими годами раньше. Он мог сделать что-нибудь. Мог показать картины этого парня школьному психологу или полицейскому, который периодически обходил школьные коридоры. Мог отправить Эктора и Генри после драки к директору; мог рассказать директору о полыхавшей в Экторе ярости, совсем не похожей на маленькие потасовки, которые порой случались в кабинете рисования. Но старые тревоги окажутся не самым мучительным, о чем молчал Джед.

Пятнадцатое ноября. Оливер хотел остаться дома. Оливер остался бы дома, если бы не Джед. Однако же в тот вечер, стоя возле дверей спортзала, Джед позвонил в Зайенс-Пасчерз. «Ты еще хочешь, чтобы я заявился туда один», – сопротивлялся Оливер, но Джед сумел его уговорить. «Ребекка спрашивала о тебе», – солгал Джед своему сыну, чтобы заставить его пойти. В тот момент это был шутливый короткий разговор. Позже это превратится в тошнотворный комок, который Джед будет проглатывать раз за разом, не в силах признаться жене или Чарли. Джеду придется отрастить в животе особый орган, чтобы удерживать все внутри. Но глубоко в его черном желудке невысказанные слова будут все разрастаться, отравляя организм вредоносными метастазами.

Это я виноват, что Оливер там оказался. Я. Я.

Глава тридцать первая

Годы спустя бесчисленные вечера с мистером Авалоном смешаются воедино. Его глаза – темные, дикие. Оглушительный стрекот цикад. Комок в горле. Далекий рев поезда в пустынной ночи. Больше всего стыдно было Ребекке, когда мистер Авалон не гасил яркий свет. Какой хрупкой, веснушчатой девочкой видел ее мистер Авалон и какими их с мистером Авалоном увидел бы любой посторонний? Мысль эта раздирала Ребекку на части. Она ощущала, что меняет форму, словно существо из преданий, о котором рассказывал Оливер. Она превращалась в чудовище, насекомое, жабу – и однажды, словно это могло сработать как в сказке, она нашла Оливера у футбольного стадиона и позволила ему себя поцеловать. Но как в сказке не получилось, во всяком случае, не для нее. К своему ужасу, она увидела в просветлевшем лице Оливера, что для него получилось именно так.

Стоял октябрь. Все близилось к апогею. Театральный кружок мистера Авалона отрепетировал песни почти до идеала. Они заказали себе традиционные мексиканские костюмы, и даже белые члены кружка разгуливали в них по школьным коридорам, вызывая замешательство и насмешки и с латиноамериканской, и с белой стороны. С Ребеккой никто, даже ее товарищи по кружку, почти не разговаривал.

Эктор не оставил их в покое, как просил мистер Авалон. Пару раз она замечала Эктора на школьной парковке: тот молча наблюдал, как они садятся в машину мистера Авалона. Однажды утром прямо перед началом занятий Эктор зажал ее в углу возле заднего входа в школу.

– Просто спой мне. Хочу послушать, как звучит этот якобы чудесный голос, – сказал Эктор, обдавая ее щеки горячим дыханием. Ребекка смотрела, как в школу заходят ученики, видела их любопытные взгляды.

– Пожалуйста, оставь меня в покое, – ответила она, как велел ей мистер Авалон. Но хоть этот парень и пугал ее, Ребекка была так одинока со своей тайной, что чуть было не спросила: «Что он с тобой сделал?»

Что она делала с мистером Авалоном – на диване, на кровати в спальне, в сарае на полу, на заднем сиденье «кадиллака» – совершенно сбило в ней все настройки. Ее тело само решало, что делать; иногда, возвращаясь домой от мистера Авалона, ее руки инстинктивно тянулись к маленькому ножу и всаживали его в бедро. Ее желудок начинало пучить в самый неожиданный момент, и так резко, что она боялась, что в следующий раз не успеет добежать от кабинета литературы до туалета.