Былъ чудный вечеръ и первыя тѣни сумерекъ начинали ложиться на землю, когда Оливеръ сидѣлъ надъ своими книгами. Онъ внимательно читалъ въ теченіи нѣкотораго времени, но такъ какъ день былъ необычайно длинный и онъ вдобавокъ немало занимался передъ тѣмъ, то для авторовъ, кто бы они ни были, нѣтъ ничего обиднаго въ томъ, что мало по малу онъ заснулъ.
На насъ находитъ иногда особаго рода дремота, которая, сковывая тѣло, не лишаетъ нашъ умъ сознанія окружающихъ предметовъ и позволяетъ ему свободно блуждать кругомъ. Такое состояніе постольку лишь является сномъ, поскольку сномъ можно назвать отягчающую слабость, онѣмѣніе силъ и полную неспособность контролировать наши мысли и движенія; и въ то же время мы сознаемъ все, что происходитъ вокругъ, и если мы видимъ сонъ, то слова, дѣйствительно произносимыя, и звуки, дѣйствительно существующіе въ подобный моментъ, съ удивительной быстротой приспособляются къ нашему сновидѣнію, пока дѣйствительность и воображеніе не образуютъ такого страннаго сплѣтенія, что потомъ бываетъ почти невозможно раздѣлить ихъ. Не это еще не самое поразительное свойство подобнаго состоянія. Несомнѣненъ фактъ, что, хотя наши чувства осязанія и зрѣнія временно умираютъ, однако наши дремлющія мысли и представляющіяся намъ видѣнія находятся подъ вліяніемъ — и при томъ подъ вещественнымъ вліяніемъ —
Оливерь очень хорошо зналъ, что онъ находится въ своей маленькой комнатѣ, что его книги лежатъ передъ нимъ на столѣ, что благоуханный вѣтерокъ блуждаетъ среди вьющихся растеній за окномъ. И въ то же время онъ спалъ. Вдругъ сцена перемѣнилась. Воздухъ сдѣлался душнымъ и спертымъ и его обожгла ужасная мысль, что онъ опять въ домѣ еврея. Вотъ въ своемъ обычномъ углу сидитъ отвратительный старикъ и, указывая на него, шепчетъ другому человѣку, сидящему рядомъ съ нимъ, и лица котораго ему не видно:
— Тише, другъ мой! — будто бы произноситъ еврей:- это онъ, я въ этомъ теперь увѣренъ. Уйдемъ!
— Э! — послышался Оливеру голосъ другого:- вы думаете, я бы его не узналъ? Да если бы толпа дьяволовъ точь въ точь приняла его образъ, а онъ стоялъ бы среди нихъ, въ немъ есть что-то такое, что я сразу распозналъ бы его. Если бы вы закопали его на пятьдесятъ футовъ подъ землей и провели бы меня надъ могилой, я думаю, мнѣ удалось бы узнать, что онъ на этомъ мѣстѣ похороненъ, не будь тамъ никакого знака!
Въ этихъ словахъ звучало столько страшной ненависти, что Оливеръ, испуганный, проснулся и вскочилъ.
Боже! что заставило его кровь подступить къ сердцу, что лишило его голоса и власти движенія? Тамъ… тамъ… у самаго окна… какъ разъ передъ нимъ… такъ близко, что онъ могъ бы достать рукой, стоялъ еврей, смотрѣвшій въ комнату и встрѣтившійся взглядомъ съ нимъ! А рядомъ съ евреемъ, нахмуренный и блѣдный отъ ярости или страха, или отъ того и другого, былъ тотъ самый человѣкъ, съ которымъ онъ встрѣтился у трактира!
То было мгновеніе, быстрый какъ молнія проблескъ. И вслѣдъ затѣмъ они оба исчезли. Но они узнали его и онъ ихъ: и ихъ лица такъ запечатлѣлись въ его памяти, какъ будто они были высѣчены на камнѣ и съ самаго рожденія стояли передъ его взоромъ. Одинъ моментъ онъ былъ прикованъ къ мѣсту; затѣмъ, выпрыгнувъ черезъ окно въ садъ, громко позвалъ на помощь.
XXXV. Глава, содержащая неудачный исходъ приключенія и довольно важный разговоръ между Гарри Мэйли и Розой
Когда обитатели дома, привлеченные криками Оливера, поспѣшили къ нему, то застали его блѣднымъ и въ волненіи указывавшимъ по направленію къ лугамъ, начинавшимся за домомъ; онъ едва могъ пробормотать:- «Еврей! еврей!»
Мистеръ Джайльсъ недоумѣвалъ. что возгласъ обозначаетъ. Но Гарри Мэйли, отличавшійся большей проницательностью и знакомый съ исторіей Оливера, понялъ сразу въ чемъ дѣло.
— Куда онъ направился? — спросилъ онъ, схватывая трость, стоявшую въ углу.
— Вонъ туда, — отвѣтилъ Оливеръ, указывая рукой. — Они скрылись въ одно мгновеніе.
— Значитъ, они въ канавѣ! — сказалъ Гарри. — Идите за мной и старайтесь не отставать.
Съ этими словами онъ перепрыгнулъ черезъ ограду и побѣжалъ съ такой быстротой, что остальнымъ чрезвычайно трудно было поспѣвать за нимъ.
Джайльсъ бѣжалъ, какъ могъ, Оливеръ слѣдовалъ за нимъ. А черезъ минуту или двѣ мистеръ Лосбернъ, только что вернувшійся съ прогулки, перевалился черезъ заборъ и, вскочивъ на ноги съ большимъ проворствомъ, чѣмъ можно было ожидать отъ него, помчался въ томъ же направленіи, не переставая во все горло кричать, спрашивая, въ чемъ дѣло.