Оливия Киттеридж

Разумеется, был смысл перенести зимний концерт в храм Святой Екатерины после того, как из-за последнего снегопада провалилась крыша концертного зала «Маклин». Никто тогда не пострадал, но мысль об этом заставляет Боба Хаултона содрогнуться; перед его глазами возникает картина: они с Джейн сидят в красных бархатных креслах, крыша валится в зал, оба они задыхаются, их жизнь вместе заканчивается вот таким ужасным образом. В последнее время Бобом часто овладевают подобные мысли. Даже сегодня, перед выездом, у него возникло предчувствие чего-то дурного, но он никогда жене о таких вещах не говорит, тем более что она очень любит смотреть на все эти праздничные огни.

И правда — сейчас Джейн чувствует себя совершенно счастливой. Джейн Хаултон, в своем симпатичном черном пальто, думает, что, в конце-то концов, жизнь — это дар, что очень важно понимать, когда стареешь, что так много моментов в твоей жизни оказались не просто моментами: они были дарами. И как прекрасно на самом деле, что люди так всерьез воспринимают этот праздник в это время года. И не важно, что может заключать в себе жизнь каждого из этих людей (в некоторых из домов, мимо которых они сейчас проезжают, наверняка могут быть какие-то ужасные беды), несмотря на все это, у людей возникает побуждение праздновать, потому что каждый из них по разному — по-своему — понимает, что жизнь есть что-то такое, что следует праздновать.

Боб включает сигнал поворота, выезжает на проспект.

— Ну, это было чудесно, — говорит Джейн, откидываясь на спинку кресла.

В последнее время им так весело вместе, они по-настоящему развлекаются. Вроде бы их совместная жизнь была долгой трапезой из многих сложных блюд, а теперь наступило время прелестного десерта.

В центре города, на Мейн-стрит, машины двигались медленно, проезжая под яркими лампами мимо фонарных столбов, украшенных большими венками, и сияющих витрин магазинов и ресторанов. Почти сразу за кинотеатром Боб заметил свободное место у тротуара и подвел к нему машину; это потребовало некоторого времени: ему пришлось маневрировать, чтобы протиснуться между двумя другими автомобилями. Кто-то сзади стал нетерпеливо сигналить.

— Ой, фу на тебя, — произнесла Джейн, состроив в темноте гримаску.

Боб поставил колеса прямо, выключил двигатель.

— Подожди, пока я подойду, Джейни.

Они ведь уже не молоды, вот в чем дело. Они повторяли это друг другу, будто не могли в это поверить. Однако каждый из них в этот последний год перенес сердечный приступ, правда не очень серьезный; сначала — Джейн: она говорила, что ощущение было такое, будто она в тот вечер за обедом переела жареного лука. А потом, через несколько месяцев, — Боб, но он вовсе не чувствовал ничего похожего, ему скорее казалось, что кто-то всей своей тяжестью сел ему на грудь, но челюсть у него болела так же точно, как у Джейн.

Сейчас оба чувствуют себя хорошо. Но Джейн уже семьдесят два, а Бобу — семьдесят пять, и, если только на них обоих не свалится какая-нибудь крыша, можно предположить, что одному из них придется с какого-то времени жить без другого.

Витрины магазинов сверкали рождественскими огоньками, в воздухе вроде бы пахло снегом. Боб взял Джейн под руку, и они пошли вперед по улице, где ресторанные окна демонстрировали самые разнообразные аранжировки из ветвей остролиста или венки, а углы некоторых окон были окрашены белыми брызгами из распылителя.

— А вон Лидии, — сказала вдруг Джейн. — Помаши им, милый.

— Где?

— Просто помаши, милый. Они вон там.

— Что толку махать, если я не вижу, кому машу?!

— Лидии, вон там, в стейк-хаузе. Мы с ними целую вечность не виделись! — Джейн весело махала рукой, даже излишне весело.

Теперь и Боб разглядел в окно эту пару, друг против друга за столиком, накрытым белой скатертью. Он тоже им помахал. Миссис Лидия жестами приглашала их зайти.

Боб Хаултон продел руку под локоть жены:

— Мне не хочется, — сказал он, махая Лидиям другой рукой.

Джейн еще им помахала и покачала головой, потом показала жестами и молча, преувеличенно четко шевеля губами, изобразила слова: «Уви-дим-ся поз-же. На концер-те?» Покивали. Еще помахали. Пошли дальше.

— Она хорошо выглядит, — заметила Джейн. — Я даже удивилась, насколько хорошо. Должно быть, она волосы покрасила.

— А тебе хотелось туда зайти?

— Нет, — ответила Джейн. — Мне хочется посмотреть на витрины магазинов. Сегодня на улице очень хорошо. Не слишком холодно.

— А теперь давай-ка введи меня в курс событий, — сказал Боб, когда они шли дальше по улице, думая об этих Лидиях, чья фамилия на самом деле была вовсе не «Лидии», а Грейнджеры: Элан и Донна Грейнджер. Их дочь, Лидия Грейнджер, дружила со средней дочерью Хаултонов, а Пэтти Грейнджер — с их младшей дочерью. Боб и Джейн даже сейчас называли родителей девочек, друживших с их дочерьми, по имени старшей из подруг.

— Лидия уже несколько лет как разошлась с мужем. Парень ее цапнул. Этот факт, я полагаю, считается секретом.

— Как это — цапнул? Ударил?

— Цапнул. Укусил. Ну знаешь как… — Джейн дважды щелкнула зубами: щелк, щелк. — Он, кажется, был ветеринар.