Оливия Киттеридж

Вернувшись в дом, Оливия кладет в рот шоколадное пирожное и выходит из гостиной поискать туалет. Выйдя из туалета, она наталкивается на женщину с длинными поседевшими волосами как раз в тот момент, когда та заталкивает сигаретный окурок в горшок с зеленым растением, стоящий на столике в коридоре.

— Кто вы такая? — спрашивает ее Оливия, и женщина мерит ее пристальным взглядом.

— А вы кто такая? — отвечает она, и Оливия молча проходит мимо.

Это — женщина, купившая дом Кристофера, с внутренним содроганием вдруг понимает Оливия, женщина, которой не хватает приличия с уважением отнестись к бедному растению в цветочном горшке, не говоря уже об уважении ко всему, ради чего они с Генри трудились: к прекрасному дому их сына, где, как они надеялись, будут расти их внуки.

— А куда Марлен подевалась? — спрашивает Оливия у Молли Коллинз, которая, по-прежнему не снимая фартука Марлен, деловито ходит по гостиной, собирает тарелки и скомканные бумажные салфетки.

Молли смотрит через плечо на Оливию и отвечает неуверенным тоном:

— Ох, я и представить не могу.

Отвечает ей Эдди-младший:

— Керри напилась, и мама пошла уложить ее в постель.

Он произносит это, бросив мрачный взгляд в спину Сюзи Брэдфорд, и Оливия чувствует, что ей все больше нравится этот юноша. Он не учился у нее в школе: она бросила преподавание, чтобы заняться собственной семьей. Кристофер — далеко в Калифорнии. Генри тоже не здесь, а в Хэшеме, в инвалидном доме. Их нет, нет. Ушли — каждый в свой ад.

— Спасибо, — говорит она Эдди-младшему, которому, судя по взгляду его совсем еще юных глаз, кажется, кое-что про ад известно.

Погода испортилась, это уже не прелестный апрельский день. Северо-западный ветер, задувающий прямо в бок дома семейства Банни, принес с собою тучи, и теперь над заливом нависает серое, будто ноябрьское, небо, а о темные скалы безостановочно бьются волны, закручивая в водоворотах водоросли, вышвыривая их наверх и с размаху оставляя их пряди на тех скалах, что повыше. Внизу, у окончания мыса, скалистый берег выглядит почти по-зимнему голым, лишь тощие ели и сосны демонстрируют свою темно-зеленую хвою, ведь еще слишком рано ожидать, чтобы показалась зеленая листва, даже на форзиции у самого дома видны только почки.

Оливия Киттеридж, пытаясь отыскать Марлен, по дороге, у боковой двери гаража, перешагивает через крокус, который выглядит безнадежно помятым. На прошлой неделе, после того теплого дня, когда она возила собаку на парковку к Генри, вдруг пошел снег — один из тех апрельских снегопадов с чистейшей белизны сугробами, которые все растаяли на следующий же день, но после такой атаки земля до сих пор остается мокрой в некоторых местах. И разумеется, этот раздавленный желтый крокус просто погиб. Боковая дверь гаража открывается прямо на лестницу; Оливия осторожно поднимается по ступеням, стоит на площадке; на крючках висят две футболки, у стены бок о бок стоят заляпанные грязью желтые резиновые сапоги, их носы смотрят в противоположные стороны.

Оливия стучит в дверь, поглядывая на сапоги. Наклоняется и ставит один сапог по другую сторону его собрата, так что теперь они смотрятся как пара, они могли бы уйти вместе… Оливия снова стучит в дверь. Ответа нет, она поворачивает ручку, медленно открывает дверь и входит в комнату.

— Привет, Оливия.

По другую сторону комнаты, у двуспальной кровати Керри, сидит на стуле с прямой спинкой Марлен, словно послушная школьница: руки она сложила на коленях, полные ножки аккуратно скрестила. Керри распростерлась на кровати. Она лежит на животе, в счастливом забытье человека, загорающего на пляже: лицо ее обращено к стене, локти — в стороны, но бедра чуть повернуты так, что черный абрис ее юбки словно нарочито подчеркивает выпуклость ягодиц, а ноги в черном нейлоне стройные и элегантные, несмотря на то что чулки на ступнях порваны и испещрены множеством полос от спущенных петель.

— Она спит? — спрашивает Оливия, проходя глубже в комнату.

— Отключилась, — отвечает Марлен. — Сначала ее вырвало в комнате Эда, а потом она здесь заснула.

— Понятно, — говорит Оливия. — Очень милую квартирку вы ей тут выделили.

Оливия проходит дальше, к небольшому алькову — столовой, и приносит оттуда стул. Затем она садится рядом с Марлен.

Некоторое время обе женщины молчат, потом Марлен учтивым тоном произносит:

— Я собиралась убить Керри.

Она приподнимает руку с колен, и становится видно, что у нее на коленях, на цветастом зеленом платье, лежит небольшой разделочный нож.

— Ах вот как! — говорит Оливия.

Марлен наклоняется над спящей Керри и касается ее обнаженной шеи.

— Это ведь какая-то главная вена, да? — спрашивает она и приставляет нож прямо к чуть заметно пульсирующему месту, и даже слегка тычет туда острием.

— Да-а. Уф… Ладно. Тут надо бы чуть поосторожней… — Оливия наклоняется вперед.

Мгновение, и Марлен, глубоко вздохнув, откидывается на спинку стула.

— Ну ладно. Вот, возьмите, — и вручает Оливии разделочный нож.

— Подушкой — гораздо удобнее, — говорит Оливия. — Горло ей перережешь — ужасно много крови будет.