Оливковая ферма

Утром я встаю первой и, еще не проснувшись, бреду на кухню, чтобы сварить кофе. Каково же мое удивление, когда босыми ногами я вдруг чувствую что-то мокрое! Я смотрю вниз и вижу на томатно-красной плитке три небольшие лужицы. Я уже готова обвинить бедную Памелу в том, что ночью она пробралась на кухню в поисках еды и оставила нам сувенир, но потом поднимаю голову к потолку и вижу три маленькие дырочки в облупленной штукатурке. Только тут до меня доходит весь ужас случившегося.

— Мишель! — кричу я. — Мишель, у нас течет крыша!

Кабаны и Анри

У нас уже нет денег ни на починку крыши, ни на штукатурку, ни на одну из сотни других первоочередных задач. А ведь нам еще предстоит окончательно выкупить дом. По ночам я просыпаюсь в холодном поту, потому что мне снится мадам Б., зловещим шепотом говорящая: «Если вы ошибетесь, то потеряете все… все». Мы уже вложили в «Аппассионату» гораздо больше, чем собирались на этом этапе. И все-таки главная проблема с водой решена, и, посовещавшись с Мишелем и девочками, мы решаем расслабиться и отложить заботы обо всем остальном на потом. В конце концов, мы еп vacances [63].

В нашей с Мишелем спальне широко распахнуты окна, и мы первыми в доме приветствуем рассвет. Наша комната окнами выходит на запущенную заднюю террасу, затененную двумя душистыми эвкалиптами и вечнозеленым португальским дубом, чьи серебристые листья напоминают оливковые. Здесь же на террасе мы и завтракаем, пока девочки еще спят: кофе, тосты, свежие фрукты. С нее единственной в доме не видно моря, но все рано она мне нравится, потому что принадлежит только нам.

Первые лучи солнца пробиваются через верхушки деревьев и сулят еще один жаркий день. Пока я варю кофе, Мишель садится в машину, проезжает километр до деревни и покупает хлеб в пекарне, начинающей работать в три ночи. Он привозит домой еще теплые багеты, pain аи chocolat [64], такую легкую, что практически тает во рту, и sable,круглое печенье с миндалем, на которое я, несмотря на вечную борьбу за фигуру, набрасываюсь с жадностью, достойной Памелы.

Утренние поездки на пляж уже забыты. Вместо этого я иду к бассейну и спускаюсь в него по ступенькам: он еще полупустой и нырять опасно. Вода в его мелком конце доходит мне только до бедер. По-собачьи загребая руками, я добираюсь до глубокого края и там с удовольствием делаю несколько кругов. При этом я стараюсь не плескаться особенно громко, чтобы не разбудить девочек, которые только в полдень распахивают ставни навстречу слепящему солнцу.

В первые две недели мы трудились до изнеможения и теперь с удовольствием привыкаем к более легкому, ленивому ритму. Я возвращаюсь к работе над своим первым романом. Сюжет уже придуман, и Мишель успел предложить его нескольким студиям и даже договорился о финансировании сериала в Австралии в конце этого года.

Сам он теперь не выходит из дома без фотоаппарата. Фотография — это его страсть. Разумеется, готова уже целая серия снимков нашего дома «до и после», но больше всего Мишель любит фотографировать деревья и цветы. Он часами любуется через объектив на заросли мелких желтых роз. Просто удивительно, какое количество садовых цветов сумело выжить на заброшенном участке и приспособиться к новым условиям.

Наблюдая за тем, как Мишель с Клариссой вместе рассматривают бутоны и увлеченно обсуждают нежную сеть прожилок на листике или форму травинки, я начинаю замечать очевидное сходство между отцом и дочерью. Они на несколько часов исчезают в зарослях и там ищут и раскрывают все новые тайны природы. Настоящие дети земли. Впрочем, по-своему мы все дети земли, потому что все четверо — Тельцы.

Итак, Мишель и Кларисса рыскают по участку, Ванесса у бассейна грызет яблоки и загорает, тысячи пчел жужжат, собирая мед, а я решаю произвести полную инвентаризацию наших владений, начав с деревьев. Насчитываю пятьдесят четыре оливковых дерева вдоль террасы и за домом. Может, выше на склоне есть и другие, но пока до них не добраться. Я припоминаю все рассказы и мифы, которые мне приходилось слышать или читать об оливе, самом древнем из деревьев. Кажется, в Прованс их два или три тысячелетия назад привезли греки, торговавшие по всему Средиземному морю.

Я твердо решила культивировать доставшиеся нам деревья. Сами по себе оливки горькие, и их нельзя есть, просто сорвав с дерева. Зато я знаю три способа их использования в кулинарии: из них можно выжимать оливковое масло; их можно солить или мариновать, а потом подавать к аперитивам или добавлять в салат, а еще из них можно делать тапенад — пасту, изобретенную месье Менье из Марселя в конце девятнадцатого столетия. Ее название происходит от прованского слова tap'eno,означающего каперсы. Оливки, каперсы и анчоусы (лучше всего свежие, из Камарга) перемалываются, а получившуюся пасту намазывают на горячий поджаренный хлеб и подают с холодным вином. Это изумительно вкусно.