Оливковая ферма

И в самом деле — до моря всего десять минут на машине. Внизу, под множеством уступов заманчиво сверкает на солнце Каннский залив, а два Леренских острова и впрямь кажутся уснувшими на солнце ящерицами [11].

Позади дома раскинулась сосновая рощица. Названия других деревьев и кустов мне неведомы, а кроме того, среди них много мертвых, а потому неопознаваемых. Мишель спрашивает, не засуха ли погубила небольшой апельсиновый садик и миндальное дерево, которое торчит перед полуразрушенным гаражом, напоминая перевернутую метлу.

—  Je ne crois pas [12], — отзывается месье Шарпи. — Они умерли от простуды. Прошлая зима была здесь суровой. Побила все рекорды. — Он мрачно смотрит на четыре куста бугенвиллеи, когда-то льнувшие к колоннам дома. Сейчас они, точно пьяные, бессильно валяются на земле. — Aussi [13]здесь четыре года никто не жил. А до этого дом арендовала иностранка, которая разводила собак. Evidemment [14], она совсем не интересовалась участком.

Несколько лет забвения и недавние капризы погоды, конечно, не пошли на пользу «Аппассионате», но все-таки мне нравится ее поблекшая элегантность. Вилла сохранила свою прелесть. И в ней чувствуется очарование истории. Даже корявые, перекрученные стволы олив выглядят так, словно уже тысячу лет стерегут этот холм.

—  Propi'etaire [15]будет рад от нее избавиться. Я смогу устроить для вас скидку.

В голосе Шарпи слышится явное презрение. Видимо, с его точки зрения, эти развалины не стоят и гроша.

Я закрываю глаза и представляю себе, как следующим летом мы будем исследовать тропинки, которые обязательно обнаружим в гуще зарослей. Рядом со мной Мишель внимательно изучает фасад. Выцветшая краска цвета ванили под его пальцем хлопьями отваливается от стены.

— Может, все-таки попробуем забраться внутрь? — предлагает он и, не дожидаясь ответа, идет вдоль дома, дергая двери и ставни.

Несколько скандализованный месье Шарпи устремляется за ним, и я тоже спешу следом, улыбаясь про себя. Мы с Мишелем знакомы всего несколько месяцев, но я уже знаю, что его не может остановить такая мелочь, как отсутствие ключа.

Участок ничем не огорожен, его границы не обозначены, и ворот тоже нет. Ничто не мешает случайным охотникам или прохожим проникнуть сюда. В доме много разбитых окон.

— Иди-ка взгляни, — зовет меня Мишель из-за угла.

Глаз у него поопытнее, чем у меня, и он обнаружил остатки заброшенного огорода.

— Скваттеры, — объясняет он. — Видимо, жили тут еще недавно. И замки на всех трех дверях взломаны. Забраться внутрь будет нетрудно. Месье Шарпи, s’il vous pla^it [16].

Мы не без удовольствия наблюдаем за тем, как высокомерный месье Шарпи в своем безупречном костюме от Армани пытается плечом вскрыть тяжелую дверь.

Внутри нам приходится двигаться через густые завесы паутины. От кислого, застоявшегося запаха на мгновение перехватывает дыхание. Вдоль стен висит пришедшая в негодность проводка. Большие комнаты с высокими потоками сейчас кажутся мрачными. Полоски сорванных обоев валяются на полу. Под ногами похрустывают крошечные скелетики ящериц. Полный упадок. Мы медленно продвигаемся вперед. Крутим головами, озираемся, впитываем в себя этот дом. Если сорвать с окон пыльную москитную сетку, здесь станет светло и радостно. У комнат простые, благородные пропорции. Коридоры, укромные закоулки, просторные ванные комнаты со старинными ржавыми ваннами. В главном salonвоздвигнут большой, облицованный дубом камин. У этого дома есть атмосфера. Chaleur [17].

Наши шаги и голоса эхом разносятся по пустому дому, а мне кажется, нас окликают люди, жившие здесь раньше. Я тяну и отдираю от рамы сетку, царапаю при этом палец, но меня вознаграждает открывшийся из окна изумительный вид на землю, воду и цепь гор на западе. Пропитанные солнцем летние дни у Средиземного моря. «Аппассионата». Я уже влюбилась в нее.

Шарпи с раздражением стряхивает пыль со своего модного пиджака и нетерпеливо ждет, пока мы открываем двери, заглядываем в ящики старых комодов, чертим пальцами линии по толстому слою пыли и без всякого результата щелкаем выключателями и крутим краны. Агент не разделяет нашего энтузиазма.

—  Beaucoup de travail [18]— ворчливо замечает он.

Мы возвращаемся на улицу, к теплу и солнечному свету. Я встречаюсь глазами с Мишелем и без слов понимаю — он видит то же, что и я: запущенный и заросший, но бесконечно соблазнительный участок. Беда только в том, что, даже если мы сможем наскрести деньги на покупку, у нас уже ничего не останется на то, чтобы привести его в порядок.

* * *

В старом порту Канн мы заходим в бар, где часто бывает Мишель. Patronвыходит из-за стойки, чтобы приветствовать его. Они жмут друг другу руки.

—  Bon festival? [19]

Мишель кивает, patronкивает в ответ. На этом разговор, вероятно, и закончился бы, но тут Мишель берет меня за руку и представляет:

— Моя будущая жена.