Оливковая ферма

Но я ведь его едва знаю. Он сделал мне предложение на второй день знакомства. Coup de foudre [23], как он сам выразился. Но зато, с тех пор как мы встретились, у меня непрерывно кружится голова, и я, как перекати-поле, лечу куда-то, подхваченная ветром. Может, это и нелогично, но я точно знаю: то, что происходит сейчас в моей жизни, правильно.

Я начинаю набрасывать на листочке бумаги список предстоящих дел, хотя это для меня совсем нехарактерно. Сейчас это просто попытка немного обуздать воображение и оценить масштаб задуманного. Пока еще перспектива превратиться в землевладелицу представляется мне чем-то из области фантастики. Возможно, так она обретет плоть и кровь.

В шесть часов церковные колокола начинают созывать прихожан к первой воскресной мессе, которую служат вечером в субботу, а я, устав от попыток примирить мечту с реальностью, отправляюсь на пляж. Вода еще холодная, и купаюсь только я одна. Мне это нравится и нравится соленый вкус моря на губах. Я переворачиваюсь на спину и рассматриваю линию набережной, растянувшуюся до самого Кап д’Антиба, и холмы за ней. Все здесь кажется иностранным и непривычным. Розовые и кремовые стены домов, мягкий ностальгический свет, привлекающий сюда столько художников. Впервые мне на глаза попадается обсерватория на холме справа. Я пытаюсь примерить на себя роль habitant [24]. Смогу ли я жить здесь? Да. Да! И хотя уже миллионы людей делали это до меня, я кажусь сама себе отважной и безрассудной искательницей приключений, которая воплощает в жизнь то, о чем другие только мечтают. Я чувствую восхитительный прилив сил и энергичным кролем плыву прочь от берега. Конечно, одна я вряд ли бы решилась на это. Но нас двое. Двое. И я глубоко ныряю, стараясь достичь дна.

* * *

В воскресенье мы уезжаем из города и направляемся в старый очаровательный городок Ванс, прилепившийся к самой верхушке холма, в конце длинной петляющей дороги. Мишель хочет показать мне часовню Розер, которую по заказу доминиканцев спроектировал и построил Анри Матисс, живший тогда в Симье, элегантном квартале на холме прямо над Ниццей. Но часовня оказывается закрытой. Какое разочарование. А я уже представляла себе немноголюдную, скромную мессу. Монахи со склоненными головами, запах ладана. В надежде увидеть хотя бы здание часовни и сад мы просовываем головы через решетку, и Мишель показывает мне на бронзовый крест высотой сорок два фута и потом на крышу часовни. Она выложена сверкающей на солнце лазоревого цвета плиткой. Какая простота и свежесть, какая чистота!

А потом, словно кусочки металла, притягиваемые магнитом, мы едем к вилле.

Теперь, когда Шарпи не дышит нам в спину, мы можем изучить ее повнимательнее. На ведущей к дому асфальтовой дорожке я нахожу несколько стреляных гильз от охотничьих ружей и оглядываюсь, не понимая, на кого здесь можно охотиться. На кроликов?

— На диких кабанов, — предполагает Мишель.

— Так близко к побережью? — недоверчиво смеюсь я. — Быть этого не может.

Мы снова поднимаемся на террасу, но на этот раз не решаемся проникнуть в дом. Одно дело, когда дверь ломал Шарпи, а другое — мы, практически посторонние люди. Вместо этого мы прижимаем лица к пыльным стеклам окон и заглядываем внутрь. Грязно-коричневые ставни выцвели и облезли.

— Мы выкрасим их в ярко-синий, как в часовне Матисса, — говорит Мишель.

В цвет лазури. Кот д’Азур, Лазурный Берег. Я поднимаю глаза и смотрю в небо. Синий кобальт наверху. Внизу — стены цвета ванили и лазурные ставни. Неожиданное, яркое и пленительное сочетание.

— Да, хорошо, — шепчу я.

Многие планки на ставнях сломаны грабителями или скваттерами.

— Придется их заменить.

— Здесь все придется заменить. Целого ничего не осталось.

Забавная пристройка, которую мы не заметили вчера: на верхней террасе к стене дома прилепилась печь для выпечки хлеба, напоминающая огромный улей.

— А это придется убрать.

— Непременно!

— Мы еще не заглядывали в гараж.

— Он наверняка заперт.

Так и есть. Рядом с гаражом — конюшня на два стойла. Верхние и нижние половинки дверей, скрипя, раскачиваются на ржавых петлях. Я ожидаю, что внутри будет пахнуть сеном, но оказывается, конюшня доверху забита старыми картонными коробками с какими-то бумагами и папками. На полу валяются несколько сломанных садовых инструментов и треснувшая фарфоровая чашка без ручки. Вдоль стены выстроился ряд темно-зеленых пыльных бутылок. Интересно, кому принадлежали все эти предметы? И что стало с этими людьми?