Оливковый цикл

     Наверное, так только дети боятся испортить что-то очень-очень хорошее – день рождения или целый Новый год. Конечно, нужно было приложить лед, сунуть голову под кран, но я просто отчаянно пытался не подать виду, что мне больно.

Вечеринка продолжалась. В холодильнике нашлось вино. Еще выпили. Стали рассказывать анекдоты. Разошлись часам к пяти.

     Все разошлись, а я остался. Понял, что не могу лечь – голову раскалывала боль, затылок распух. И так нелепо это было, и так стыдно, что просто жуть.

     Наконец, я обвязал голову мокрым полотенцем и сел на подоконник. Прошло еще немного времени, и стал звонить колокол – старушки в черных одеждах засеменили к церкви. Солнце, утонувшее вчера в заливе, выползло из-за горы.

     На занятия я не пошел.

     Днем зашла Таня.

- Как ты себя чувствуешь? – поглядела на полотенце.

- Отвратно. Меня рвет целый день.

     Она села на кровать. 

- Да все поняли, что ты башку разбил.

- Почему же не ушли?

- А всем плевать – по большому счету.

     Я снова влез на подоконник и закурил.

- Ты вернешься? – спросила она. – Домой?

- Да там тоже…

     Она отвернулась.

- У Юрика скоро экзамены, потом практика. Он устроится здесь адвокатом. Возьмем кредит, купим квартиру, поженимся, я ребенка рожу. Будешь приходить к нам в гости?

     Я с трудом кивнул.

     Из нашей компании я уезжал первым – уезжал, ни с кем не прощаясь, словно бежал, хотя до этого – так же отчаянно бежал в противоположном направлении. Мои друзья еще продолжали учебу и стажировки, кто-то выбил новые образовательные программы, кто-то, чудом, – вид на жительство. И Таня, и Юрка тоже вернулись на родину и даже поженились. Через несколько лет, осенью, на мой электронный адрес пришли фотографии с их свадьбы, датированные чуть ли не годом ранее. Я позвонил ей. Она жила с ребенком у своих родителей, Юрка – один в столице, где работал адвокатом.

- Это временно. Пока ребенок маленький, пока болеет, пока у мужа там все наладится. Это пока, - твердила она мне.

- Я вспоминаю все… так часто. Я помню каждый день, Таня.

- Я тоже. Тогда была совсем другая жизнь, какая-то невесомая, легкая, совсем другие надежды… А ты как?

     И мне нечего было ей ответить.

ТЕПЛЫЕ КРАЯ

В теплые края лучше лететь стаей. А я прилетел один. Не вил гнезда, не стаскивал в него блестящие вещи, и жизнь за границей казалась мне такой же непрочной и неуютной, как и в моей холодной стране. Учебная программа закончилась, но вид на жительство позволял остаться, и я остался. Даже устроился на работу в туристическую фирму. 

Турфирма с обычным для тех мест названием «Корасидис-Турс», «Степанидис-Турс» или «Цивидис-Турс» занималась полулегальной деятельностью. Поток эмигрантов из бывшего СССР все еще не ослабевал, и мы помогали им с оформлением документов – переводили, а большей частью подделывали, оформляли фальшивки и дубликаты, вписывая в них несуществующие данные и несуществующих предков «нужной» национальности. Рекомендуя меня шефу, друзья не перечисляли ни моих дипломов, ни стажировок, они сказали просто: «Дима не подведет». 

Шефа звали Ираклием. Это был толстяк пятидесяти лет с блестящей лысиной и специфическим кавказским профилем, упорно свидетельствующим против вписанной в его документы национальности. Благодаря тем первым фальшивкам он и переселился сюда пять лет назад из маленького грузинского села – вместе с семьей, близкими и дальними родственниками, всем кланом. Ко времени нашего знакомства Ираклий уже прочно стоял на ногах и активно помогал своим менее успешным землякам легализоваться, оформить пособия, льготы, ипотеки и пенсии на «исторической родине». Это и была та стая, которая приняла меня – не спрашивая о моей родословной. И я не подводил их. 

Я не был ни идеалистом, ни мечтателем, но как вариант возможного развития событий такая жизнь меня вполне устраивала. А если точнее, я жил, как после реинкарнации – снимал недорогую квартиру в цоколе, ездил на работу на скутере, питался в национальных фаст-фудах и находил местную кухню великолепной. 

Немного выбивал только распорядок дня. В два часа после обеда все офисы закрывались на сиесту, и до пяти вечера город был парализован жарким сном. Не работали ни банки, ни почтовые отделения, ни магазины. Наши сотрудники тоже разъезжались по домам, а Ираклий, который жил вместе со своим кланом в отдаленном эмигрантском районе, доставал из шкафа советскую раскладушку, прихваченную с родины, и укладывался спать прямо в офисе. Сиеста никого не раздражала, и только один я слонялся по опустевшим раскаленным улицам и дергал за ручки закрытые двери. Но потом и я привык – стал проводить время дневного сна на набережной, немного выпивал в кафе и постепенно примирился с жарой и временным затишьем. 

И все это уже стало казаться скучным. 

А потом появилась Мария.