Олонне. Паруса смерти

Когда хитроумный Воклен вползал обратно в каюту, мотая головой, очень натурально измазанной блевотиной, Беттега бросил в его сторону лишь один презрительный взгляд. Этот человек был не способен воткнуть нож в спину капитана, а значит, был неинтересен.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

Корсары были, конечно, очень огорчены бегством губернатора, они не получили от него ни денег, ни крови. Как ни странно, недовольство в связи с этим обрушилось на капитана Олоннэ. Недовольство было глухое, но несомненное. Они не понимали, зачем капитан уединялся с испанцем, и почему, после состоявшейся беседы, губернатора не вздернули на рее. Не задумал ли Олоннэ каким-нибудь образом присвоить деньги, которые могли бы составить выкуп столь высокопоставленного человека, как губернатор Эспаньолы?

Олоннэ попробовал произвести расследование, но ответом ему было только одно слово — ром. Ром смывает все следы. Никто ничего не помнил.

Пришлось ограничиться наказанием несчастного охранника — его лишили доли в добыче — и плыть на Тортугу.

Несмотря на недостойное — мягко говоря — поведение капитана Шарпа во время экспедиции, причитавшиеся ему деньги сполна получили жена и тесть.

Женевьева даже не пожелала взглянуть на ящики с монетами и драгоценностями — часть того, что удалось поднять с борта затонувшего корабля.

Господин де Левассер, напротив, был очень доволен.

Надо сказать, что он уже догадался, что за замужеством дочери стоит какая-то тайна и роль капитана Олоннэ в этой истории весьма туманна. Но он решил, что благоразумнее вообще не ворошить прошлое. Женевьева отказывалась обсуждать с ним тему своего замужества. Губернатор переживал по этому поводу, но не слишком. А деловым сотрудничеством с Олоннэ был так и вообще доволен. А Женевьева?.. Ее положение нельзя назвать невыносимым. Во-первых, ей удалось избавиться от явно нелюбимого мужа. А во-вторых, она занимает положение, о котором мечтают очень многие женщины. Юная богатая вдова — что может быть заманчивее для мужчин!

Прибывшие с Олоннэ на Тортугу корсары нашли своим деньгам обычное применение. А получили они по двести шестьдесят реалов на человека, плюс многим досталась доля погибших друзей и родственников. С такими денежками можно было разгуляться. Как будто специально именно в эти дни прибыли на Тортугу два корабля, груженные спиртным — разными винами и водками. И загудела Тортуга.

Через три недели спустившие все до последнего мараведиса [14] корсары стали по двое, по трое являться к Олоннэ с просьбой снова взять их с собою в плавание, если таковое им намечается.

— С тобой, Олоннэ, мы готовы хоть к черту в зубы! — в порыве похмельной слезливости заявляли они ему.

Олоннэ не участвовал в их пирушках и вообще мало появлялся на людях. Он вел уединенный образ жизни и, по слухам, проводил целые часы, обложившись книгами и картами. У кого-то это вызывало насмешки, другим было, наоборот, приятно, что их вожак не шалопай какой-нибудь, а человек образованный и знающий. Так или иначе и те и другие сидели без денег, поэтому поднимали совместные тосты за то, чтобы капитан Олоннэ поскорее придумал, куда стоит отправляться за новой порцией золотишка.

И капитан не обманул их ожиданий.

Однажды вечером он послал своего верного Роже в «Жареный фрегат», где в тот момент сидели Воклен, Ибервиль и ле Пикар, и потребовал, чтобы они немедленно явились к нему.

Эти трое собрались именно затем, чтобы обсудить планы на будущее. Они видели, что сидеть без дела далее нельзя, корсары начинают волноваться. Но пускаться в плавание в одиночку было слишком рискованно, действуя же в составе эскадры, да еще под началом такого удачливого вожака, как Олоннэ, можно было рассчитывать на значительно большую добычу при значительно меньшей вероятности сложить голову.

— А если Олоннэ не захочет? Если он навсегда засел за свои книги?

Этим вопросом задавались все трое, и ответ им приходил только один: надобно плыть без него. Опять-таки объединенной эскадрой, но без Олоннэ. Но тут сразу же возникала проблема единого начальника. Конечно, каждый считал наиболее предпочтительным в этой роли себя и каждый с другими был совершенно не согласен.

Так они сидели и попивали белое винцо, перебрасываясь легкими шутками, ибо понимали, что всякий серьезный разговор рискует закончиться поножовщиной.

— Что это ты зачастил в губернаторский дворец, Воклен? — спрашивал Ибервиль, поправляя повязку на своем безработном глазу.

— Что значит зачастил? — отвечал толстяк, проверяя состояние своей лысины. — Я был там всего два раза, когда помогал Олоннэ отнести деньги, и на следующий день, когда передавал мадам Женевьеве вещи Шарпа. Кое-что от него все-таки осталось.

— А что, это нельзя было передать одновременно — вещи и деньги?

Ибервиль подмигнул ле Пикару, мол, смотри, как врет. Причем подмигивание в исполнении одноглазого человека значительно выразительнее, чем у нормального. Воклен прищурился и снова потянулся к лысине, он почувствовал, что она покрывается потом. Неужели этот бельмастый о чем-то догадывается? И кто ему рассказал о второй встрече?!