Оловянное царство

— Это моя дочь, — ответил император и притворил дверь так, чтобы его не услышали. — Моргауза.

— Я смотрю, за девять лет ты не терял время даром. Ты был женат? Иначе ты бы вряд ли оставил ребенка себе.

— Да, наверное, был. Моргауза сейчас сирота, как ты понял.

Амброзий замялся.

— Мне… жаль, — по привычке ответил он.

— Не стоит, Полу-бритт, — отмахнулся император. — Прошло много лет, но я понимаю, что дочери нужен хоть кто-то, похожий на мать. Если эта Ровена будет изредка подле Моргаузы, она разрешит еще одну из моих проблем. Признаю, я не умею общаться с детьми. Должно быть, ей одиноко.

Взгляд этой маленькой девочки не походил на взгляд одинокой, заморенной сироты, но Амброзий не произнес этого вслух.

— Почему этот юноша рядом с ней? Один из самых отвратительных твоих слуг, Вортигерн. И да, я помню про твоих саксов.

Вортигерн расхохотался и поспешно отошел от двери, чтобы дочь не заметила, что за ней наблюдают. На его лице не было недовольства и гнева, что немало удивляло Амброзия. Всего неделю назад бывший солдат и нынешний император предстал перед ним, как могущественнейший из местных владык, весь в шелке и золоте, с дорогими маслами в набитых доверху кладовых и сокровищницах — а теперь он оставляет свою дочь, наследницу, которую он признал, не в окружении верных слуг и охраны, а в компании самого бестолкового и глупого из юнцов. Вдобавок раба. Может, он раб этой девочки? Может, он просто подарок запутавшегося отца, хотя та предпочла бы расшитую куклу и новое платье?

— Он не так плох, — наконец объявил ему Вортигерн, когда они отошли в конец коридора. — Да, он дерзкий мальчишка, но он не дурак. Как ты помнишь, я ценю это в людях.

— Дерзость?

— Нет. То, что они не полные идиоты. Считай меня старомодным, но мне это нравится, — император явно насмехался над ним, но беззлобно. — Именно поэтому и твоя дружба мне была интересна, Амброзий.

— Кто он?

— Раб. Год назад его прислали мне в дар Хенгист и Хорса. Надо сказать, с мальчишкой они хорошо обращались, лучше все прочих хозяев, лучше, чем, скажем, трижды обращались со мной… За последнее время он единственный, кто поладил с Моргаузой. Придумал, как сохранить посевы, когда в прошлом мае лед сковал землю. Если он будет мне исправно служить, лет через пять я может даже дам ему вольную. За весь год он ни разу не пытался бежать. Да и с подарком бретвальд следует обращаться… с почтением, Полу-бритт.

Амброзий все еще недоверчиво смотрел на него и чувствовал в улыбке Вортигерна спокойную снисходительность к его римскому прошлому. Где-то в закоулке сознания еще жила мысль, что раб — это вовсе не человек. Даром, что в рабах может оказаться любой, даже он сам.

— Я не стал его бить, когда он был дерзок со мной, — проговорил он наконец. — Можешь не сомневаться, твоим саксам будет не в чем меня упрекнуть.

— Я скажу ему, чтобы не докучал тебе больше. Но я уверен, что вам удастся поладить.

Он рассеянно кивнул на слова Вортигерна, но знал, что даже не будет думать о них. Рабы саксов и чьи-то забытые дочери. Его жизнь начинала походить на очень дурную трагедию с пропитыми актерами-попрошайками. Он долгое время и не чувствовал ее даже своей.

— Помни, — повторил Вортигерн, когда он уже уходил. — Они приедут под вечер. Выполни свою часть нашего плана, Амброзий. И нам обоим станет чуть проще жить.

Амброзий ему не ответил. Нынешнее бриттско-саксонское царство Повис, в которое теперь входили Дивед и северный Гвинедд, схваченные крепкой рукой императора, представляло собой диковинного и нереального зверя. Там была жестокость и кровожадность разбойных отрядов нанятых саксов и рядом же люди доброго царя Вортигерна, выходца из низов, испытавшего на себе все тяготы жизни простого народа, строили безопасные охраняемые дороги, прокладывали мосты и настилы через болота, прогоняли с западного побережья пиратов и назначали не самую высокую дань. В тех деревнях и домах, что он был, Амброзий не видел той всепоглощающей и одичавшей нищеты, что встречала его каждый раз в родных деревнях возле стены Адриана. У них была крепкая одежда, чтобы трудиться. У девиц — красивое платье для праздника, пусть и от матери и десять раз перешитое. Теплая обувь на долгую зиму. Связка поленьев у очага, тюк шерсти, зерно для себя и зерно для посевов. Хмельное пиво и лошадь одна на два дома. В эту эпоху междуцарствия и вседозволенности, что так прославлял их собственный господин им повезло значительно больше, чем соседним землям, утонувшим в голоде и печалях. И все же Вортигерн был его недругом. И Амброзий не видел пути примирения. Предательство незнакомца перенести было проще, чем предательство того, кого хотел назвать своим другом. И все же от него сегодня ждали лишь одного: хвалебной песни, лжи, лести, заступничества, называние императора преемником Рима и поручительства. По словам Вортигерна, ему это было под силу. Амброзий же колебался.