Оловянное царство

Амброзий ошарашенно взглянул на него. Западное побережье Повиса давно не помнило таких дерзких набегов. Один-два корабля по весне, угнанный скот, украденное зерно, а через месяц все становилось по-прежнему до нового года.

— Это не малая сила, — отозвался центурион.

Килух снова кивнул. Его лицо вернуло привычный цвет.

— Они не уйдут за день, Аврелиан, они останутся погулять неделю, не меньше. А это значит…

— Это значит, собираться надо сейчас.

Амброзий поманил к себе Мерлина и положил руку на костлявое плечо юноши.

— Беги со всех ног, парень, подсоби Килуху. Сначала к моим двадцати. Пусть точат оружие, седлают коней, надо выступить в сторону моря как можно скорее. Затем к Хенгисту с Хорсой — они примут тебя. Скажи, что нам надо как можно больше людей, передай, что по тому тракту улады смогут дойти до олова, если им о нем стает известно. Пора отрабатывать этот их величайший мир. Что же до Вортигерна… — Амброзий на мгновенье помедлил. — Я поспешу к нему сам.

Теперь нельзя было терять ни минуты на разговоры и суету, каждый миг, что он не в седле или его ноги не месят жирный чернозем Повиса, пираты с зелёного острова убивают, грабят и жгут — чужую гибель не хотелось иметь на собственной совести.

— Амброзий! Господин!

Он обернулся. Запыхавшийся сын спешил за ним через весь двор императорской крепости.

— Как быть с Утером, господин?

Имя брата отдалось в черепе ударом молота. Центурион поморщился. Мальчишка был прав, опять прав, они не могут сейчас забывать об Утере, он — повелитель Стены, он, чтоб его, одна из сторон этого дрянного союза — его следовало поставить в известность. Амброзий вспомнил кривое лицо Лодегранса, обещавшего спустить с мальчишки три шкуры, слова Утера о склонении Мирддина на свою сторону — на что пошел бы его бывший брат, чтобы подчинить себе молодого друида, выцарапать из его разума все туманные образы былого и будущего? — ну уж нет, он не пустит сына в их лагерь.

— Утера я тоже беру на себя, — бросил он и почувствовал, как его затошнило. Он давно не общался с братом по собственной воле. — Беги к Хенгисту и остальным. А потом возвращайся к Моргаузе. И держись подальше от наших гостей.

В суматохе сборов очень просто сводить старые счеты, и если не досчитаются одного раба, о нем мало кто вспомнит. Мирддин презрительно скривил губы, но спорить не стал. Молодые редко понимают, что жизнь у них всего лишь одна.

Амброзий взбежал по крутым ступеням замка на самый верх башни Вортигерна, два раза он рисковал сверзиться вниз и свернуть себе шею — в его возрасте можно было быть воином, но не гонцом — лишь один стук в тяжёлую дверь, и он ворвался в комнаты императора.

Вортигерн стоял возле стола, склонившись над картой.

— Что? — рявкнул он. Хозяин Повиса бы мрачен и явно не в духе, что ж, от новостей Амброзия радости у него не прибавится. Карта была дорогая, прорисована изящно и точно, и принадлежала временам ещё более раннего Рима. Центурион краем глаза увидел на ней знак Максена Вледига — в ту пору ещё Магна Максима, тогда тот больше держался старой империи, нежели Камбрии. Он удивился тому, что Вортигерн умеет читать.

— Откуда у тебя эта редкость? — спросил он. Перед глазами всплыло воспоминание о монетах, найденных им и Вортигерном в прошлой жизни.

— Не твое дело, — отрубил император. Он свернул карту в свиток. — С чем явился?

— Набег пиратов Ибернии. Они привели пять больших кораблей. И ещё несколько лодок.

Вортигерн выругался.

— Как всегда вовремя, — проворчал он. Кривые шрамы отчётливо проступали на грубом лице. Сегодня тот ещё сильней походил на хищного падальщика. — А куда смотрел ты? И все остальные?

— Гонец добрался только сейчас, я спешил, как мог, по мне, что, не видно? — Амброзий огрызнулся. Сейчас он задыхался и обливался потом не хуже Килуха, он не до конца понимал, почему император говорит с ним в таком тоне. Между ними много недель царил мир, Вортигерн подшучивал над ним, отмахивался от его страхов, обсуждал тонкости игры в оловянное царство — но ни разу не выказывал ярости или злобы.

— Видно, да только толку нет, Полу-бритт, — процедил император. Он медлил, будто подбирая слова, но затем отмахнулся. — Послали к саксам?

Амброзий кивнул.

— К Утеру?

— Ещё нет.

— Так за какой же радостью ты тут стоишь, Полу-бритт?

Центурион не выдержал.

— А ты хочешь стоять после Утера? В собственном доме?

Император ничего не ответил, но Амброзий почувствовал, как вокруг него задрожал воздух от ярости.

— Как скоро мы можем выступить?

— Мои люди почти что готовы. Люди Хенгиста… Я думаю, в полдень мы двинемся в путь.

— Скажи Утеру, чтобы брал побольше людей. Я не раздаю олово даром. Эй, Полу-бритт!

Амброзий задержался у выхода. На мгновение он почувствовал себя Мирддином, собственным сыном, его глаза и слух, сердце будто бы стали зорче, острее, он явственно ощущал присутствие новой скрытой угрозы, и ему хотелось поспешить к другой, открытой и явной.

— У Утера командует войском теперь Лодегранс, — сказал император. — Ты предупредишь брата, все верно, но прежде скажи саксу, чтобы тот поднял всех людей. Так мы быстрее управимся.