Оловянное царство

— То, что он мертв? Ты сам видел, Аврелиан. Когда тебя потащили к лагерю, Утер с Хенгистом осмотрели два трупа. Первый — мертвый улад. Второй — улад в старой броне легиона. Все было ясно, как день. Наш отряд вырезали подчистую, а трофеи отошли победителям. Не больно-то они их спасли, — Килух безразлично сплюнул на землю. — Отряда старого Маркуса больше нет. Приграничные деревеньки грабили ибернийцы в нашей броне. Хитрые твари. Вот и все, господин. Но поди, объясни это местным.

Килух был прав. На границе Повиса людей императора теперь не больно-то жаловали. Амброзий был почти что уверен, что от сборщиков податей в последнее время укрывают изрядную долю добра, но в дрязги вступать не спешил. Верные императору поселения важнее лишнего поросёнка для Вортигерна. А терпение землепашцев было на волоске. Он вспомнил ещё кое-что, что говорил тогда Мирддин.

— Возле первого тела не было крови. Он умер не там.

Килух отмахнулся.

— Товарищ притащил его туда умирать. Подальше от шума битвы. Почем я знаю.

Это было похоже на правду. Двое уладов — а потом они с Мирддином спугнули того, кто остался в живых.

— Не бери в голову, Аврелиан. Мы победили. Сегодня пир. Твой брат, кстати, спрашивал о тебе.

Амброзий скривился и почувствовал в груди холодок. Ничего хорошего эти новости не сулили.

— За какой радостью? Справиться не сдох ли я тут?

— Ты не поверишь, но нет. Когда ты лежал без сознания, он приходил по пять раз на дню проведать тебя. И велел выпороть бабу-сиделку, которая плохо приглядывала. Визгу-то было…

Предположение о том, что Утер может о нем беспокоиться, казалось нелепым и диким. Давно, когда братья ещё были молоды, когда между ними не было разногласий, а Вортигерн, оставался просто солдатом, ни Амброзий, ни Утер не считали родственные узы чем-то значительным. Они были братьями, служили в одном легионе — это значило, что они не воюют друг против друга и не дерутся из-за смазливой девчонки, не более. А теперь. Амброзий поморщился и напряг память. На ум так не кстати пришли сцены из прошлого — как Утер звал с собою брата на Стену и говорил, что им нельзя разлучаться. Как в тот злосчастный день, расколовший его жизнь на осколки — тогда, ещё до сговора с императором, Утер помчался следом за ним. Брат отрубил ему руку и перевязал его рану. Брат дал ему кров, еду, положение на долгие девять лет, хотя вряд ли в этих поступках было много родственных чувств. Центурион мрачно выругался, и Килух усмехнулся.

— Ты не понимаешь его, господин, так как я.

— Что ты хочешь сказать?

Иберниец пожал плечами.

— Ты, господин… Ты — Аврелиан, — его губы сложились в ухмылку. — Крестьяне встречают тебя с радостью и провожают с благословением, ты не убил Лодегранса во сне, ты не вызвал Вортигерна на поединок, ты — и даже сам император в недоумении — почти принял его руку дружбы, вы оба странные люди, ты не находишь? Ты почему-то порой прощаешь людей там, где надо бы им свернуть шею. Почему ты такой?

Это был внезапный вопрос, Амброзий недоуменно посмотрел на товарища. Никогда в жизни ему не приходило в голову самому зваться «Аврелианом» или считать себя — он задумался — милосердным и незлобивым? Это казалось нелепым, он солдат, он бывший центурион легиона, насилие было почти всей его жизнью, насилие текло в его жилах вместо крови, он злился и ненавидел, презирал и завидовал, но слова Килуха загнали его в тупик, и Амброзий не знал, что ответить.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что ты хороший человек, Аврелиан, — просто ответил Килух. — Это понял даже наш солдат-император, и, благодарение Небесам, ему хватает ума это ценить.

Амброзий знал, что в его душе больше нет злобы к Вортигерну. Она истаяла уже очень давно. Так нелепо и глупо, что он правда простил.

— А Утер?

— Не попадись дважды в одну и ту же ловушку. Ты зачем-то видишь в людях только хорошее. Дай тебе волю, ты и с Лодегрансом будешь брататься. Я не отрицаю, что в Утере взыграли вдруг братские чувства… Но я бы не спешил на твоём месте ему доверять.

— Я и не верю ему.

Утер оставался для старшего брата тревожной загадкой. Порой казалось, что под маской его лица существует два человека, которые сменяют друг друга, как луна и солнце на небе. Один — остается верен кровному долгу и знает, где пролегает граница бесчестья и чести. Другой же… Амброзий почувствовал отзвук старой тревоги. Другой же, не моргнув глазом, отдал брата за оловянную шахту, блеск Рима — тут уже не важно, за что. Килух зря беспокоится, конечно, он не будет полагаться на брата. Он не видит своего брата за тем множеством образов и поступков, что тот создал ради того, чтобы выжить на этих оставленных землях. Его больше нет. Есть Утер, повелитель Стены.

— Увидишь Мирддина — передай ему мою благодарность. Если б не он, я бы сейчас здесь не стоял.

Килух согласно кивнул.

— Мальчишка — прекрасный лекарь. Хотел бы я знать, какая его ждет судьба.

***