Оловянное царство

В своей жизни Амброзий Аврелиан мог припомнить пиров меньше, чем пальцев на оставшейся здоровой руке. Один-два, когда они с братом были детьми и жили еще в Галлии, в доме отца. Пир по случаю прибытия саксов. Свадьба Вортигерна. И вот, теперь победный пир их союза, венец содружества, могущества, славы — и хозяин пира был мрачен, словно на тризне.

Амброзий же был рад развеяться и нормально поесть. Сердце грело и то, что он смог выжить, что его спас собственный сын, что они с Мирддином наконец сумели поладить, а ибернийцы укрылись на зеленом острове до нового года. Они отомстили за Маркуса и остальных, Килух стал отличным поверенным и он, калека, командовал всеми войсками союза бриттов и саксов. Все в совокупности было поводом для триумфа и изрядной попойки — но он смог выпить только кувшинчик вина. Все было в порядке. Амброзий Аврелиан намеренно прятал глаза от своего императора и золотой пташки Повиса, дабы подольше убеждать себя в этом.

— Я смотрю, ты все же не сдох.

— Приятно, скажи ведь?

Из погреба выкатили огромные головки ароматного сыра. Амброзий сбивал с верхушки толстую соленую корку, а затем обмакивал желтые крошки в липовый мед.

— Пока не знаю. Но больших восторгов по поводу твоей возможной кончины я не испытывал.

Амброзий отломил для брата кусочек.

— Я слышу это фразу слишком от многих.

Тот проглотил сыр почти не жуя. Затем Утер ответил:

— Я рад, что эта победа досталась обоим. Знаешь. Как в старые времена. Когда мы служили еще в легионе и были братьями.

Амброзий по привычке хотел заметить, что они всегда будут братьями, но промолчал и ограничился согласным кивком.

— Мне этого не хватало.

— Мне тоже, — отозвался Амброзий, но вспомнил Килуха и решил отложить примирение на потом. Иберниец был прав. Раз за разом его ловят на его доверие, как рыбку на червяка.

— Мне сказали, твои нашли ещё нескольких в броне Маркуса. Хорошо, что мы отомстили.

Брат смотрел на него с мрачным лицом и сжатыми в полоску губами. Все, как всегда. Амброзий понятия не имел, о чем сейчас думает Утер, какие мысли роятся у него у в голове. С равной долей это могло быть и дурное, и доброе.

— По весне надо будет наладить верфь, — он ждал, что Утер уйдет пить к своим, устав от пустых разговоров. — Вортигерну будет нужен корабль, может и парочка, надо наладить путь от нашего побережья до западных фортов стены Адриана…

— Я хочу вернуть все, как прежде, — мрачно выпалил Утер. Он проглотил полную чашу прекрасного темного эля, который Ровена варила сама, с таким видом, словно это было ужасное пойло. — Мы — братья по крови и по оружию. Так должно оставаться. Должно было.

Амброзий чувствовал, как на лицо наползает кривая гримаса недоверия и насмешки, которую он так часто видел на лице Мирддина. Он не лгал себе самому. Предательство брата, его ложь, скрытность и недомолвки сделали из Утера в его глазах человека чужого и дикого, непредсказуемого. Он смотрел на этого черноволосого человека с жёстким лицом и не видел ничего знакомого в старых чертах. Перед ним был чужак. Для него Утер умер, прошлый образ брата рассыпался в пыль, и Амброзий считал, что уже справил тризну по прошлому.

— Мы всегда будем братьями по оружию, пока жив союз.

— Как скажешь.

Утер скривился. Амброзий понимал, что его ответ был услышан и что пришелся тот совсем не по вкусу.

— Утер…

Повелитель Стены жестом прервал его и вновь опрокинул в себя кружку эля. Если на мгновение Амброзию и почудился старый взгляд младшего брата — мрачного, самовлюблённого и недалекого, то это видение быстро исчезло.

— Только избавь от этого, слышишь, — Утер смотрел на него с неприкрытой насмешкой. — Кончено, значит, кончено. Но побиться вместе с тобой было очень неплохо, признаюсь.

Он закатал рукав и показал глубокий порез на руке.

— Ибернийцы свое получили. Надеюсь, расскажут пиктам, хотелось бы долго не видеть их рожи возле Стены.

Мимо братьев, пошатываясь от крепкого хмеля, прошла компания воинов Утера. Четверо юношей, которые оказались в битве рядом с Амброзием, совсем ещё неумелые, но злобные, словно стая щенят. Новобранцы, подумал Амброзий, центурион не помнил этих мальчишек, сильный выговор явно выдавал в них выходцев из дальних земель. Смех перебивался криком «Аврелиан! Аврелиан!», когда они проходили мимо него и дружно вздымали вверх свои кубки, расплескивая содержимое на каменный пол. Он принес им победу и, возможно, добычу. Они не имели понятия ни об отрезанной кисти, ни о дрязгах двух братьев, ни о том, что чествуют отнюдь не своего командира.

Амброзий догадывался, что думает по этому поводу Утер. На новобранцах тот ещё отыграется.

— До чего дурацкое тебе выбрали прозвище, — на лице Утера, словно в кипящем котле, боролось множество чувств. То одно, то другое, они всплывали наверх, но брат ещё не решил, какое хочет показывать. Наконец он продолжил:

— Ты никогда не мог обойтись без внимания черни. Тебе с детства не давали покоя лавры Тиберия Граха — «Аврелиан». Поскобли тебе немного затылок ножом — много ли в мозгах окажется золота?