Омар Хайям. Гений, поэт, ученый

Омар замешкался и не отреагировал, когда учитель поднялся. Столь много своих раздумий хотелось бы юноше доверить старому математику, но как немного он сумел сказать. Он чувствовал, как очередная дверь закрывается для него.

Когда ученик ушел, учитель Али взял перо и лист ценной, белой бумаги и принялся писать:

«Для меня совершенно очевидно, что мой ученик Омар Хайям уже равен по своим способностям мудрецу Устаду из Багдада. Он владеет методом, благодаря которому способен приходить к решению всех без исключения задач, но в чем состоит этот метод, я не знаю.

Для меня совсем неясно, как он намерен применять свои дарования, поскольку этот юноша все еще пребывает в рабстве у своего воображения.

Молю Аллаха Всевышнего, дабы это его знание, взлелеянное в моем доме, оказалось на пользу моему покровителю, которого вы знаете и у которого нет более преданного раба, чем я, недостойный Али».

Когда чернила высохли, он сложил лист и тщательно запечатал его на сгибах расплавленным воском, прижав сверху свою печать. Он адресовал послание господину Тутушу.

Глава 2

Переулок Продавцов Конфет, между Такинскими воротами и мечетью Сыновей Хусаина, в канун пятницы перед часом молитвы

В переулке на корточках сидел Омар, держа в руке небольшой железный прут, все еще горячий от огня. С прута он снимал кусочки только что изжаренной баранины и чеснока. Он оборачивал их в длинные узкие полоски, которые отрывал от хлебной лепешки, лежавшей у него на коленях, и ел, наслаждаясь их вкусом.

Он был очень голоден, потому что проделал путь сюда, в Нишапур, от солончаковой пустыни, ни разу не остановившись и не отдохнув с самого восхода солнца. Большую часть пути он проехал на осле, принадлежащем погонщикам верблюдов из каравана, везшего полные корзины соли. В беседе с погонщиками верблюдов время шло быстрее, и, слушая их песни, он не замечал палящего солнца.

Подобные поездки, занимающие целый день, когда приходилось бороться со встречным ветром, всегда наполняли сына Ибрагима ликованием.

Теперь, со своего места в переулке он мог наблюдать, как прибывали через арку Такинских ворот последние путники из долины. Несущаяся кавалькада ослов, два дервиша в сопровождении беспризорной овцы, скрипучая телега, груженная влажной глиной для гончарных кругов, и караван величественных верблюдов-дромадеров, чьи головы качались в унисон с массивными тюками товаров, подвешенными с двух сторон.

– А-а, – заметил владелец лавки, где жарили кебаб, – из Самарканда. С каждым днем их все больше приходит по самаркандской дороге.

– И что они везут? – поинтересовался Омар.

– Только Аллах знает! Слоновую кость, шелк для наших ткацких станков, мускус, амбру, новое прозрачное стекло, бронзу и ревень. Да мало ли, какие еще товары. Трудно назвать то, чего бы они не привозили.

– И например, таких кебабов, как этот, – улыбнулся Омар, отдавая назад пустой прут. Он покопался в своем поясе и достал оттуда три медные монетки.

– Маш-алла! Хвала Аллаху, наши овцы тучны. – Продавец кебабов был польщен. – Эй ты, сын никудышного отца, – все спишь! Не видишь, молодой господин страдает от жажды? Принеси воду!

Мальчик стоял рядом с ними с большим медным кофейником, закрепленным на плече. Он заслушался сказителя, устроившегося перед фруктовой лавкой. Когда его окликнули, он повернулся и вытащил из кушака фарфоровую пиалу. Наклонив кофейник, он наполнил пиалу и протянул Омару, который принял ее с благодарностью. Наполнив пиалу второй раз, он полил из нее воду на руки и обтер пальцы о полотенце, приготовленное мальчиком.

– Во имя Аллаха милосердного, – пробормотал мальчик.

Омар подал ему мелкую монетку, и тут лавочник стал громко сетовать на жадность продавцов воды, которые не могут утолить жажду правоверного без денег.

– И как же насчет голода правоверного? – удивился Омар.

– Охо, сначала найдите мне того, кто даст мне овцу как подаяние… да, и древесный уголь для очага оплатит, и мальчика, чтобы переворачивать шампура. Уж тогда и я подам страждущим. – Он глубокомысленно покачал головой. – Впрочем, может, ты – паломник и направляешься к святой усыпальнице в Мешхеде?

Пощупав рукой три медные монеты, он все же заколебался. Молодой студент походил на араба и горделивой статью, и сдержанными манерами, но на нем была однослойная, из верблюжьей шерсти накидка, и он нес с собой небольшую седельную сумку. И все же эти его слова…

– Я и сам не знаю, – признался Омар, – куда я иду.

Ему нравилось ощущать себя частью толпы, двигавшейся по переулку продавцов сладостей к входу в прилегавшую к улице мечеть. Был канун пятницы, и многие направлялись на молитву.

Испепеляющий зной в переулке уже не ощущался. Полуголые мальчишки с кожаными бурдюками опрыскивали пыль. Голос слепого акына прорывался сквозь звуки шаркающих шлепанцев. Он пел что-то о двух возлюбленных, заболевших от горя, когда их прогнали из их зачарованного сада.