Омар Хайям

Низам, по-прежнему улыбаясь, вдруг спросил:

— И что же ты прежде всего ценишь в людях, ученый нишапурец?

Омар догадался, что этот вопрос с подвохом.

— Я молод, о надежда мусульман, и мой удел ошибаться. Но мне кажется, что важнейшее достоинство истинного мусульманина — способность вовремя говорить и вовремя молчать, трезво оценивать свои недостатки, быть внимательным и учиться на ошибках своих и чужих, при всем этом не забывать ни на минуту о всемогуществе Аллаха.

Визирь на мгновение прикрыл глаза и чуть кивнул головой. «Пожалуй, — сказал он сам себе, — я не ошибся…»

— Омар, ты, конечно, неслучайно попал в Исфахан. Вообще случайностей не бывает в жизни людей. Случайность — это напоминание о самомнении людей и неправильности их размышлений. Тень великого исламского государства Сельджукидов падает сейчас на север и восток, на юг и на запад. Остроту наших сабель испытали на себе прежде всего те, которые отвратились от истинной веры. В казне нашей много золота, нивы тучны, а стада многочисленны. Но государство сильно не столько войском, не столько казной, не столько торговлей, сколько прежде всего мудростью, знанием и науками… Мы начали, опираясь на помощь Всевышнего, собирать в нашем государстве ученых, чтобы еще сильнее светила звезда нашего правителя. И мы хотели бы, чтобы и ты принес свои знания и разум на службу нашему султану. Он задумал, по моему совету, создать обсерваторию недалеко от Исфахана, чтобы наблюдать за небесными светилами. Потребуется множество расчетов — но ты в них преуспел.

Омар вновь склонил голову в знак согласия. Он был рад, что все так удачно складывается, однако свою радость, по правилам придворного этикета, нельзя было показывать.

— Однако это еще не все. Ты знаешь, что наш государь — Малик-шах — еще юн. Поэтому-то важно ему общаться с людьми умными и опытными, чтобы быстрее самому преуспеть в тонкостях жизни. Но частое общение государя с вельможами, эмирами и сипах-саларами[12] наносит ущерб его величию и достоинству, потому что придворные становятся слишком смелыми. Поэтому-то важно его общение с налимами. Ты знаешь, кто такой надим? Это своего рода… как бы точнее сказать… умный мусульманин, сильный своим иманом, отчасти придворный, отчасти и своего рода друг султана. Я тут кое-что записал… — Низам взял со стола сверток, развернул его и начал читать, медленно, с расстановкой: — «…Надим должен быть непринужденным в обращении с государем, чтобы государь от него получал удовольствие и природа государя была открыта перед надимом. Их время — определенное: когда государь дал прием и все вельможи разошлись, наступает очередь их службы. От надима несколько польз: одна та, что он бывает близким другом государя, другая, что тысячу родов слов можно сказать с надимом. Надимы ведут всякого рода разговоры без принуждения о добром и плохом, в чем много полезного и целесообразного. Надо, чтобы надим был от природы даровит, добродетелен, пригож, чист верой, хранитель тайн, благонравен, он должен быть рассказчиком, чтецом веселого и серьезного, помнить много преданий, всегда быть добрословом, сообщителем приятных новостей, игроком в нарды и шахматы, если он может играть на каком-либо музыкальном инструменте и владеть оружием — еще лучше…» Играешь ли ты на каком-либо инструменте? — вдруг, прервав чтение, спросил визирь.

— Да, немного, — ответил Омар.

Неопределенно кивнув головой, Низам продолжил чтение:

— «Надимам приличествует устраивать все, что имеет отношение к вину, развлечениям, зрелищам, дружеским собраниям, охоте, игре в човган и тому подобному… Надим тем ценнее, чем он более опытен житейски, чем более он побывал всюду. Следует, чтобы надимам государя был представлен достаток и полное уважение среди всей свиты». Быть надимом нашего государя большая честь, — продолжал визирь, свертывая рукопись. — Через несколько дней я тебя представлю султану. И последнее — если у тебя будут какие-нибудь затруднения, обращайся ко мне.

…Выйдя на раскаленную от зноя улицу, Хайям вдруг вспомнил слова Абу Тахира об осторожности. Что ж, лучше всегда переоценивать человека и знать, что никогда до конца его не поймешь, нежели недооценивать и ошибиться, считая, что понял его.

Да, лилия и кипарис — два чуда под луной,
О благородстве их твердит любой язык земной,
Имея двести языков, она всегда молчит.
А он, имея двести рук, не тянет ни одной.