Омен. Пенталогия

Несколько позже основные стороны, принимавшие участие в переговорах, подписали совместное коммюнике о том, что дискуссии, проходившие в конструктивной обстановке, явились на редкость плодотворными. Представители прессы держали нос по ветру и умели прекрасно читать между строк. Таким образом они очень скоро пришли к собственному выводу: никаких мало-мальски значимых результатов достигнуто не было. По-прежнему оставался нетронутым целый ворох проблем, не намечалось и проблесков надежды в том, что когда-нибудь воюющие стороны сядут, наконец, за стол переговоров. Движение Палестинского Фронта Освобождения сплошь и рядом состояло из дюжих молодцов, ветеранов сирийской и ливийской компаний, и для них слово «компромисс» означало ругательство, да и Кнессет с первой же бомбардировки перестал поддаваться давлению извне.

Сложилась очередная тупиковая ситуация, и Бреннан, слушая одну заумную речь за другой, размышлял, сможет ли он сам, заняв пост Госсекретаря, принести хоть какую-нибудь пользу. Выхода из сложившегося положения не было видно. Стоило очередному политику выйти с предложением, тут же находился его противник, отвергавший это самое предложение до того, как его начинали обсуждать.

Погруженный в собственные мысли после утренней встречи, Бреннан пересек фойе. Кто-то окликнул его, затем тронул за плечо. Филипп резко обернулся. Плотный, невысокий мужчина смотрел на него. В руках он сжимал большой кожаный кошель.

— Синьор Бреннан, моя фамилия Фасетти, я из службы безопасности при отеле. — Бреннан кивнул. — Извините за беспокойство, сэр, но вас тут дожидается один человек. Он говорит, что ему необходимо вас видеть.

— А не пошлете ли вы его…

— Он утверждает, будто он монах, сэр, — возразил Фасетти. — Но какой-то он уж больно светский монах. — С этими словами Фасетти вручил Бреннану кошель. — Он принес вот это.

Филипп принял кошель и вытащил из него кинжал. У него перехватило дыхание при виде треугольного лезвия и рукоятки в виде распятия.

— При входе в отель монах поинтересовался, есть ли здесь охрана, — добавил Фасетти. — И когда один из сотрудников службы безопасности вышел к нему, тот заявил, что хотел бы видеть вас. А затем передал моему человеку этот кинжал. Он объяснил, что если бы этот кинжал нашли у него, то могли бы сделать совершенно неверные выводы.

— Точно, — согласился Бреннан. Он слегка провел пальцем по лезвию и тут же прикусил губу: на пальце появилась кровь.

— Монах хочет вам что-то объяснить по поводу этого кинжала. Конечно, мы не собирались беспокоить вас, но…

Бреннан сжал рукоятку и всмотрелся в охваченный агонией лик Христа. Он был заинтригован.

Вернув Фасетти кинжал, Филипп направился к лифтам.

— Пришлите его ко мне наверх, — бросил он уходя. — Интересно взглянуть на этого монашка, а вы позаботьтесь о стилете, ладно?

Поднимаясь к себе в номер, Бреннан до боли сжал руки, ставшие внезапно липкими от пота. Он дрожал всем телом. С самого детства Филипп боялся ножей. Одна только мысль о стальном клинке, входящем в плоть, повергала его в состояние шока. Он не мог представить себе эту боль. А что касается распятия… Филипп вздрогнул. Не впервые задумывался он о религии. К чему постоянно изображать Христа в состоянии этой жуткой агонии? Не удивительно, что многие последователи Спасителя были людьми, мягко говоря, странноватыми. Для самого Филиппа вся религия сводилась к еженедельному воскресному ритуалу, к условности и не более. Он никогда глубоко не задумывался над ее сутью. Уж как-то так получалось, что к концу второго тысячелетия религия стала играть в общественной жизни далеко не самую ведущую роль.

Маргарет оставила на столе записку, где сообщала, что вернется только к обеду. Тут же лежала пара телексов. Пока Бреннан читал их, в дверь постучали. Открыв дверь, Филипп увидел на пороге Фасетти и молодого человека. Последний был в коричневой сутане и сандалиях. Лицо его освещалось юношеской красотой, с которой, однако, плохо сочеталось напряжение, присущее как правило, более старшему поколению и сквозившее в каждом жесте молодого монаха.

Бреннан пригласил посетителей в комнату, затем пожал на прощанье руку Фасетти, отступившему на шаг и заявившему, что его работа сводится всего-навсего к тому, чтобы охранять других.

— Ну, со мной-то все будет в порядке, — заверил Бреннан Фасетти.

Монах же улыбнулся:

— Меня зовут брат Френсис, — представился он на прекрасном английском языке. — Из Субиако. Рад, что вы согласились встретиться.

— У меня времени в обрез, — предупредил Бреннан, жестом указывая на стул.

— Едва ли вы поверите тому, что мне предстоит рассказать, — продолжал юноша. — И в общем, я, честно говоря, не рассчитываю на это. — Он помолчал. — Надолго ли вы в Риме, мистер Бреннан?

— Завтра я уезжаю. Монах вздохнул:

— Прошу вас, отложите ваш отъезд всего на несколько часов. Пойдемте со мной. Меня прислал священник по имени де Карло. Может быть, вы слышали о нем? — Последние слова звучали уже как мольба.

— Нет. Но я не могу…