ОМмажи

В 1950-м композитор участвовал в качестве члена жюри в Конкурсе имени И.-С. Баха в Лейпциге. Шостакович был настолько вдохновлён атмосферой города и музыкой И.-С. Баха, что по приезде в Москву приступил к сочинению двадцати четырёх Прелюдий и Фуг для фортепиано.

В 1950-е годы он создаёт вокальные циклы на стихи М.И. Цветаевой и Микеланджело.

В последние годы своей жизни Шостакович сильно болел, страдая от рака лёгких. Кроме этого, у него было заболевание, связанное с поражением мышц ног, – боковой амиотрофический склероз. Дмитрий Шостакович умер в Москве 9 августа 1975 года (ровно через 33 года с момента исполнения Седьмой симфонии в блокадном Ленинграде), он был похоронен на Новодевичьем кладбище.

Жизнь Шостаковича похожа на маятник, признание сменялось опалой, беспечная жизнь суровой жестокостью века-волкодава. Шостакович по знаку зодиака весы и поэтому сам тоже почти всю жизнь раскачивался, как маятник. Он был вольным музыкантом, а судьба затягивала его в организационное болото всевозможных союзных и партийных организаций. Возможно, именно из-за этого конфликта Шостакович под конец жизни довольно много пил. Но все перипетии его жизни остались за бортом истории, а гениальная музыка жива и, наверное, переживёт века. Лично меня из всего его богатейшего наследия больше всего заставляет дрожать 7-я симфония, именно ей в первую очередь и посвящена поэма «Колокольный храм».

Шостакович пояснял, что в 7-й симфонии война понимается им как… «историческая схватка… между разумом и мракобесием, между культурой и варварством, между светом и тьмой».

Колокольный храм

Д

олгая прозрачная симфония…Музыкальные штормы тревог…
Шелест дождя на холодном ветру истории
Открывает созвучия первородных бунтующих нот!

С

тирается грань между звуком и светом,Тремоло метелей дрожит над Невой…
Аккорды буранов сметают планету,
Конкорды концертов парят над страной…

О

громный, пронзительный, бурерождённыйВрывается мир в контрапункты судьбы,
И, словно мелодия, стих осенённый
Черешневым звоном ложится в листы…

Д

Долгая прозрачная симфония,

Возможно, сломавшая ход войны…
Ведь вослед её звукам отступала агония,
И все понимали, что неизбежен приход весны…

И пусть оркестранты дрожали от голода,

Но бил барабанов тревожный бой,
И в горькие ноты осаждённого города
Как ветер надежды врывался гобой…

И белые птицы кружили стаями,

И жизнь начинала иной виток!
И отступали, дробились, таяли
Музыкальные штормы тревог…

М

Музыкальные штормы тревог

Изменяют пространство и время,
Искривляют маршруты дорог
И ломают клише устремлений!

Пассакальи торжественный тон[1]

Начинает скупое движенье…
То ли стих, то ли марш, то ли стон,
То ли просто его отраженье!

       На весах-коромысле качается звук,

       Отмеряя то радость, то горе… и
       Начинается гулкий смятенный стук —
       Шелест дождя на холодном ветру истории…

Ш

Шелест дождя на холодном ветру истории,

Песня кукушки, беспокойство, шум бурь…
И в гимнах этой странной лесной оратории
Проступает неведомый, неземной сумбур[2]…

Уже не мелодия, но её превышение —

Выход за пределы восьми октав!
Почти невозможное произведение,
Где звуки взрываются, музыкой смерть поправ!

И вот тогда начинается новая эра!

И Ной-Композитор спускает плот
Во вселенский хаос, где наша земная сфера
Открывает созвучия первородных бунтующих нот!