Омский горячий твой

– Чтоб ты провалился, Малиновкий! Всю жизнь испортил девчонке! Я же просила ее не обижать? Это она там из-за тебя, козла! Ладно, сослал ты ее заслуженно, уберечь хотел. Печать ей в паспорт нахрена заебенил? Собака ты  на сене! Сутулая! Глаза б мои тебя не видели! Общаюсь с тобой только из-за мужа. Как ему работать на тебя не стрёмно? 

Я понял, что больше ничего не добьюсь от нее, раз Алена мне даже привета не передала. К тому же Юля была на седьмом месяце беременности, так что пытать я ее не смел.

Депутаты отъебались от меня только в августе. Я уже был в предвкушении воссоединения с супругой.

Уже думал, на какое число заказать билет в Омск, размышляя о том, что говорить жене при встрече, как вдруг пришла беда, откуда не ждали.

Менты приехали ко мне прямо на работу. Ткнули корочками в морду. Перепугали всю мою конторку так, что они заявления об уходе накатали. Все, как один, кроме Сальникова и Софочки.

– Малиновский Глеб Николаевич?  Вы задержаны по подозрению в убийстве.

Меня скрутили, как рецидивиста, как мразь последнюю, и увезли в участок.

Всплыл тот самый жмур.

Да еб жешь твою мать!

Зря я послушался Зарипова и оставил ствол. Сразу надо было о пропаже заявить. Штрафом бы отделался.

Я набрал Кирилла, но тот сказал, что не понимает, о чем я говорю. Ожидаемо. Пришлось выкручиваться без посторонней помощи.

Вот так мне самому снова понадобился адвокат. Дэн неплохо похлопотал за меня, за что я сделал его своим заместителем. Меня выпустили под залог и подписку о невыезде.  Алене точно не стоило появляться рядом.

Меня таскали еще полгода. Еле-еле, чудом отбрехался.

Пора бы было уже и развестись с Аленой, точнее с Еленой, но я не мог. В глубине души теплилась надежда, что она не перестала меня любить, но теперь-то что уже?  Я не мог ее оставить и не мог к ней поехать.

Когда я стал таким нерешительным?

Надо будет, сама разведется, решил я и как только с меня сняли все обвинения, я поехал в Испанию. Мне так понравилось в этой стране, что я купил бунгало в Торревьехе. До моря – рукой подать. Моей девочке тут бы понравилось. Тут она бы не мерзла.

В Испании меня накрыло тоской по Алене, как никогда прежде...

Любил ли я ее? Да. Меня гнуло до сих пор. Я не прекращал любить ее ни на минуту. Засунул чувства поглубже, но нет-нет, да и вылезали они наружу. Даже спустя столько времени я не мог кривить душой. Люблю! Больше жизни люблю! И от этого только больно, больше ничего.

Время было упущено. Я был уверен,  что она меня больше не ждет. А ждала ли она меня вообще? Сказала же, что не будет. Хоть и в запале, от обиды. Но я как должен узнать, если она со мной даже разговаривать не хочет?

Ежемесячно я высылал отцу деньги для нее, довольно приличную сумму. На реальное совершеннолетие подарил машину и права.

В январе этого года отец выслал деньги обратно. Это Алена его попросила так сделать, мол, в моих подачках она больше не нуждается.

Вот тогда я понял, что уже точно все.

Я не винил ее. Никто не станет ждать так долго.

«Таких придурков даже бабы не ждут» – пришла на ум фраза таксиста из «Брат-2».

«Прости меня, Алена» – написал я ей, напившись в сопли.

Звонить боялся. Боялся услышать ответ.

Но ответа не последовало.

Я звонил ей еще пару раз пьяный из Испании, но она не брала трубку.  Правильно делала, что не брала. Я ей всю жизнь испортил из-за своей прихоти. Сбылось Юлино пророчество.

В стране горячих страстей меня и застала пандемия. Я застрял там еще на пару месяцев. Испанцы такой кипишь навели, что я даже за взятку выехать не мог. Эти уроды даже не понимали, что такое взятка! Не Россия. Совсем не Россия.

От нехуй делать переслушал всю Полозкову ВК.  Она попалась мне в ленте. Или я на нее попал? И понеслось...                                                                

«Тоска по тебе, как скрипка, вступает с высокой ноты.

Обходит, как нежилые комнаты, в сердце полости и темноты…

Ни ада, ни рая нет вне тебя самого. Отпусти, не надо!»

Полозкова очень точно описала мое состояние в этом стихотворении.

Слушал ее, как больной, как ебанутый. С утра и до вечера, пока не напивался в хлам. Терзал сам себя изо дня в день. Больно было! Дышать не мог, но продолжал и продолжал сам себя насиловать.

Зато почувствовал себя живым, через эту боль и страдания. Впервые за долгое время.

Две суки разбили мое сердце, а Полозкова вытресла из меня всю душу. Вывернула все мои кишки наружу. Потом собрала по частям, заправила внутренности по-своему. Не так, как было. Еще одна сука! Надо сходить к ней на концерт и лично высказать свое недовольство. Разве можно так с живыми людьми поступать?

Но не было концертов. И хер его знает, когда теперь будут. 

В общем не держу я зла на Веру.  Она живее всех живых. А мы – людишки малодушные, сами виноваты. Вера... Верочка, Верусик, что же ты так мужиков-то сибирских разматываешь? Ты в курсе вообще?

Ее стихи били мне в каждый нерв! В каждый шрам! Все раны вскрыли и солью засыпали!

Как же мне было хуево!

Снова позвонил жене. Не возьмет трубку, я же знал!

Но она взяла...

От своей боли и обиды, я хотел ей сказать, что тварь она последняя, шлюха и мразь...

Но не смог. Растерялся. Чуть с ума не сошел, когда голос ее услышал.