Читаем Ому полностью

Очень опечаленные расставанием с ними, мы тем не менее постарались утешиться обществом наших попутчиков. Среди них были две старые дамы; но так как они с нами не разговаривали, то и мы о них не будем говорить, равно как и о стариках, управлявшихся с пирогой. Однако о трех лукавых черноглазых молодых чародейках, в непринужденных позах сидевших на корме нашей удобной гондолы старинного полинезийского образца, у меня есть что порассказать.

Во-первых, одной из них была Мархар-Раррар, Ясноглазая; во-вторых, ни она, ни ее плутовки-подруги никогда и не помышляли пуститься в путешествие, пока доктор и я не объявили о своем намерении; их поездка с нами была лишь отчаянной шалостью. Короче говоря, это были просто веселые озорницы, склонные к злым шуткам и готовые смеяться вам в лицо, когда вы принимали сентиментальный вид, и вообще терпевшие ваше присутствие лишь потому, что могли позабавиться на ваш счет.

Они постоянно находили в нас что-либо, вызывавшее в них веселье. Приписывая это своей замечательной наружности, доктор еще больше смешил девушек, изображая шута. Но его колпак и бубенчики всегда звенели на один и тот же лад, и я был почти уверен, что, разыгрывая из себя дурачка, он в то же время пытался играть роль повесы. У нас на родине считается, что эполеты дают больше всего шансов на успех при ухаживании, но среди полинезийцев лучше всего волочиться за женщинами в шутовском наряде.

Поднялся свежий ветер; поставив парус из циновки, мы спокойно двигались вперед, словно плыли по реке. С одной стороны тянулся белый риф, с другой — зеленый берег.

Вскоре, после того как мы обогнули мыс, показалась другая пирога, которая двигалась нам навстречу; гребцы изо всех сил налегали на весла. Незнакомцы перекликались между собой, а высокий парень, стоявший на носу, все время прыгал как сумасшедший. Они стрелой пронеслись мимо нас, хотя наши попутчики все время кричали, чтобы они перестали грести.

По словам туземцев, это было что-то вроде королевской почтовой пироги, которая везла какую-то весть от королевы ее друзьям в отдаленной части острова.

Миновав несколько хижин, стоявших в тени и на вид гостеприимных, мы предложили пристать и отдохнуть от однообразия морского путешествия, прогулявшись по берегу. Итак, мы высадились на сушу, оттащили пирогу в кусты за сгнившую пальму, частично лежавшую в воде, оставили наших пожилых спутников дремать в тени, а сами отправились с остальными побродить среди деревьев, обвитых виноградными лозами и вьющимся кустарником.

Вскоре после полудня мы приблизились к тому месту, куда направились наши спутники. Это был одинокий дом, в котором жили четыре или пять старух; когда мы вошли, они сидели вокруг циновок и ели «пои» из треснувшей тыквенной бутыли. Они явно обрадовались нашим спутницам, но сразу же насупились, когда их познакомили с нами. Недоверчиво глядя на нас, они шепотом осведомились, кто мы такие. Полученный ответ, вероятно, не удовлетворил их, так как они держались с нами очень холодно и сдержанно и, по-видимому, жаждали разлучить нас с девушками. Не желая оставаться там, где наше присутствие было неприятно, мы с доктором решили уйти, даже не поев.

Услышав об этом, Мархар-Раррар и ее подруги выразили сильнейшее огорчение; позабыв о своем прежнем обращении с нами и не слушая никаких увещеваний старух, они разразились рыданиями и жалобами, против которых нельзя было устоять. Итак, мы согласились остаться до тех пор, пока они не отправятся домой, что должно было произойти на «ахехараре», иными словами — на закате.

Но вот час настал, и после долгого прощания девушки благополучно уселись в пирогу. Когда ее нос повернулся, они выхватили весла из рук стариков и молча помахали ими в воздухе. Это означало последнее трогательное прости, ибо веслом машут так лишь в том случае, когда расстающиеся больше никогда не надеются встретиться.

Теперь и мы пустились в дальнейший путь. Идя пляжем, мы вскоре достигли ровного высокого берега, круто нависавшего над водой и местами поросшего деревьями; он тянулся широкой дугой вдоль значительной части острова. По краю берега шла чудесная тропинка, и мы часто останавливались полюбоваться открывающимся видом. Вечер был на редкость тих и ясен даже для здешнего восхитительного климата; повсюду, насколько хватал глаз, — голубое небо и океан, незаметно сливавшиеся друг с другом.

Мы двигались вперед, и кольцо рифов продолжало сопровождать нас, заворачивая, когда мы заворачивали, далекий глухой шум прибоя грохотал в наших ушах подобно непрерывному реву водопада. Испокон веку обрушиваясь на коралловую преграду, буруны издали напоминали линию вздыбленных боевых коней, потрясающих белой гривой, и с пеной вокруг удил.

Эти огромные естественные волноломы как бы созданы для того, чтобы охранять сушу. Ими защищены почти все острова Товарищества. Если бы громадные волны Тихого океана разбивались прямо о берег, размывая мягкую наносную почву, во многих местах покрывающую его, туземцы вскоре лишились бы своей самой плодородной земли. А так более прочных берегов не имеет ни один ручей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза
Епитимья
Епитимья

На заснеженных улицах рождественнского Чикаго юные герои романа "Епитимья" по сходной цене предлагают профессиональные ласки почтенным отцам семейств. С поистине диккенсовским мягким юмором рисует автор этих трогательно-порочных мальчишек и девчонок. Они и не подозревают, какая страшная участь их ждет, когда доверчиво садятся в машину станного субъекта по имени Дуайт Моррис. А этот безумец давно вынес приговор: дети городских окраин должны принять наказание свыше, епитимью, за его немложившуюся жизнь. Так пусть они сгорят в очистительном огне!Неужели удастся дьявольский план? Или, как часто бывает под Рождество, победу одержат силы добра в лице служителя Бога? Лишь последние страницы увлекательнейшего повествования дадут ответ на эти вопросы.

Жорж Куртелин , Матвей Дмитриевич Балашов , Рик Р Рид , Рик Р. Рид

Фантастика / Детективы / Проза / Классическая проза / Фантастика: прочее / Маньяки / Проза прочее