Омут

– Да уж, то еще зрелище. А какое тело было! – вздохнула Бесена. – Но древляница еще жива. Ты нас тогда здорово напугала своими ритуалами.

Она выпрямилась и глянула на знахарку.

Глафира же, наоборот, еще ниже склонилась над журналом и тихо пробормотала:

– Я думала, что если изгоню беса и разорву ваш договор, то Цвете полегчает. А вышло наоборот.

– Разорвешь договор, – медленно повторила Бесена, – то есть я свободна и не превращусь в тину? Вот спасибо!

Подселенка вскочила с дивана и сделала сальто в воздухе.

– Здорово, что ты разобралась с моим промахом!

Лицо Глафиры вытянулось, как только она поняла, что натворила.

– Значит, ты не станешь нам помогать?

Бесена пожала плечами.

– Я еще не решила! – сказала она с восторгом преступника, который вдруг получил амнистию.

Глафира встала из-за стола и подошла к дивану. Цвета лежала истуканом, никак не реагируя на их разговор. Знахарка села на место, которое до этого занимала Бесена, и взяла холодную безжизненную руку внучки в свою.

– Может, посмотришь, как она там? – робко попросила старуха и умоляюще глянула на Бесену.

Та хмыкнула:

– Ты просишь, чтобы я вселилась в Цвету? Во дела! Ты же сама меня вчера изгнала!

Знахарка пристыженно молчала, и Бесена сказала уже серьезно:

– Я боюсь. Там теперь охранник.

Глафира сильнее сжала руку Цветы, словно боясь, что если отпустит, то внучка исчезнет.

– Родич тоже отказывается, – голос старухи напоминал отлив, будто из нее тоже уходила жизнь. – Я не хотела становиться знахаркой, но со временем привыкла к своей силе и даже вошла во вкус. Я стольким людям помогла, но не могу помочь своей внучке.

Она посмотрела на сервант, и, проследив за ее взглядом, Бесена увидела за стеклом фотографию в рамке. На ней была изображена вся их маленькая семья: Глафира и Вера с крошечной Цветой на руках. На фото Глафира, моложе на пятнадцать лет, походила больше на нынешнюю Веру, но у обеих что тогда, что сейчас были одинаковые волосы до плеч и одинаковые улыбки. Младенец же был просто младенцем, обыкновенным ребенком.

– За что ты любишь ее? – спросила Бесена, разглядывая фотографию.

Глафира пожала плечами.

– Она моя внучка.

– Она не твоя внучка, – возразила подселенка.

Глафира вздохнула и стала привычно теребить подол фартука, который не сняла даже в столь поздний час.

– Можешь упорно настаивать на этом и дальше. Но ведь главное – не кто родил, а кто воспитал.

Бесена хотела снова возразить, что Глафира не воспитывала Цвету, а только помогала деньгами, но почему-то промолчала, подумав вдруг, что эти слова будут не к месту. И сама удивилась этому чувству: да уж, скоро совсем очеловечится.

А знахарка, кажется, продолжала раздумывать над вопросом Бесены. Наконец она устало вздохнула и призналась:

– Я не знаю. Мы обе не от мира сего. Возможно, я просто привязалась к ней. Мысли о Цвете с Верой дают мне силы жить с моим проклятьем. А почему ты спрашиваешь?

– Мне кажется, я тоже привязалась, – задумчиво сказала Бесена, глядя на холмик пледа, но видя перед собой Демьяна, который сейчас спокойно спал в своей комнате с кошкой на груди.

Подселенка вдруг тряхнула локонами и встала:

– Мне пора!

– Подожди, а Цвета? – вскочила и Глафира.

– Придумаю что-нибудь, – ответила Бесена.

Глава 23 Василиса

8 октября

Вечером в пятницу Дружина почти в полном составе устроилась на своей обычной лавочке – в парке у Дома культуры. Тот стоял через остановку от школы, и местная молодежь любила гулять в его окрестностях. Дружинники всегда собирались на аллее, ободом охватывающей футбольное поле, и занимали лавочку рядом с тренажерным комплексом, который оживал только по утрам.

Золотая осень затянулась, октябрь выдался ласковым и теплым, хотя к ночи ощутимо холодало. Дню, Ночке и Кощею надо было завтра ко второму уроку – Аллочка все еще болела, – и компания не спешила расходиться, а родители не надоедали звонками.

Кощей пробовал играть на гитаре. Инструмент ему недавно отдал дядя, и теперь Кощей терзал струны, а заодно и уши всех окружающих. Мари подшучивала над Ильей в школе: «Это Динка так тебя покорила, что ты даже на гитаре заиграл?»

Он и впрямь неровно дышал к десятикласснице из параллели Жар-птицы. Мари заметила это и частенько подтрунивала над другом. Иногда, правда, серьезно замечала, что Илье надо собраться и сделать первый шаг, Динка не будет против. Кощей молча слушал Мари, привычно скидывая по одному кошачьи волоски, прилипшие к штанам, но этот самый первый шаг делать не спешил. Тогда Жар-птица начинала сердиться и бурчать, что такая, как Динка, обет безбрачия из-за его робости долго держать не будет.

Но сегодня девчонок тут не было, сидели чисто мужской компанией, не считая Невесты. Кошка с буддийским спокойствием восседала на лавочке среди бутылок сидра.

– Может, в крышечку налить твоей Невесте? – предложил Кощей.

– Ну уж нет, кто меня тогда домой потащит? – хмыкнул День.

– А мне кажется, она уже всё вылакала, – потряс Горыныч своей пустой бутылкой. – Ну что, жребий?

Ночка высыпал карандашики в карман пальто и встряхнул их, перемешивая.

– Кто тянуть будет? – Он похлопал по карману.