Омут

Она заметила это и ее подбородок тоже задрожал. Морщины на лице стали глубже и на сильно постаревшем лице появились слезы. Мама протянула ко мне руки и резко выдохнула, готовая вот-вот сорваться на рыдания. Я подошел, присел рядом, обнял и положил голову ей на колени. Она бережно гладила меня дрожащими руками по волосам, по плечам, спине и беззвучно плакала, выдавая слезы едва заметными немыми вздрагиваниями. Да я и сам теперь не представлял, как остановиться. И если бы в этот момент распахнулась дверь камеры и внутрь вошла надзирательница, меня бы наверняка еще тогда упекли в спецзаведение для эмоционально неуравновешенных граждан, с которым еще предстояло столкнуться в ближайшем будущем. Сейчас же я не подозревал, какую жуткую «опасность» несу обществу, выражая неподдельные эмоции в отношении собственной матери и просто сидел рядом с ней, жадно впитывая нежные прикосновения, знакомые с детства.

Я понятия не имел, с чего начинать разговор. Она тоже молчала. Мне хотелось ответов, и по дороге сюда я даже не сомневался, о чем буду спрашивать. Строил планы, в какой последовательности буду это делать. Но теперь, увидев, что на самом деле происходит, все эти вопросы казались мелкими, ничтожными и от того – постыдными.

Я поднял голову с ее колен, посмотрел на заплаканное, уставшее лицо и сказал:

– Я тебя отсюда вытащу.

Она улыбнулась печальной улыбкой и провела большим пальцем по моей щеке, вытирая слезу.

– Бедный мой мальчик, – прошептала она, – Как же ты теперь будешь жить с такой тяжелой ношей? Что же ты так рано постарел?

Мне совсем не хотелось продолжать искать ответы на вопросы об устройстве этого мира, но они сами выплывали из моих собственных выводов. Мама считает, что мои эмоции вызваны преждевременным старением, а значит, пожилые люди каким-то образом обретают утерянную в далеком детстве душу. Иначе, чем еще объяснить материнскую любовь, которой было пропитано сейчас все окружающее пространство? Я ее чувствовал так отчетливо, что она казалась чем-то осязаемым. Достаточно протянуть ладонь и можно кожей ощутишь тепло и заботу, исходящее от матери.

Справившись с первой эмоциональной волной, я, все же, собрался и решил не терять времени.

– Мам, я хочу с тобой поговорить. Но ты должна пообещать мне, что об этом разговоре никто больше не узнает. Хорошо?

Она улыбнулась. На этот раз без печали в глазах. Не говоря ни слова, кивнула.

– Ты уже, наверное, поняла, что я не такой, каким был раньше. Но это не совсем так. Объяснять долго, поэтому ты просто поверь, ладно?

– Я знаю, сыночек. Знаю, дорогой. Не обязательно рассказывать, – поспешила заверить мама, но я перебил ее.

– Возможно, некоторые вопросы покажутся тебе странными. Но я хочу, чтобы ты мне поверила и не удивлялась некоторым вещам. Хорошо? И еще попрошу тебя отвечать так, будто я… Не знаю… Пришелец с другой планеты! И понятия не имею о том, что творится на Земле.

Она сделала серьезное лицо, стерла с лица остатки улыбки, вздохнула и кивнула, давая понять, что она вся – внимание. Я тоже вздохнул, стараясь правильно подобрать слова для первого вопроса.

– Мам, как ты сюда попала?

Несмотря на мои подготовительные речи, мама удивилась и растерянно вскинула брови, но вспомнив об обещании, кивнула.

– Угу… – сказала она, снова сделавшись серьезной, и поерзав на стуле, сказала, – Меня сюда отправил ты.

– Зачем?

– Умирать, – она развела руки в стороны и чуть повела плечами.

– Но зачем?

– Прости, сынок, я стараюсь отвечать, как ты просил, но я не понимаю. Я старая. Ты спрашиваешь об очевидном… Я не хочу обидеть, но это выглядит, как издевка.

– Мама, дорогая, поверь, это не издевка. Так надо. Ты многого не понимаешь и не знаешь. Я сейчас не готов все объяснить, но обещаю – когда-нибудь обязательно все расскажу. А чтобы тебе было проще понять, представь, что я частично потерял память, после чего стал чувствовать. Ну, ты понимаешь… Это не совсем так, но очень похоже.

Она кивнула.

– А сейчас, пожалуйста, помоги мне!

– Хорошо, Коленька. Я постараюсь.

– Так зачем я тебя сюда упрятал?

Она пожала плечами.

– Моя жизнь заканчивается. Я не приношу пользы ни тебе, ни твоей семье. Я обуза и прекрасно это понимаю. К тому же маразматичка. Хотя, ты вот тоже…

– Ну, допустим. Но почему я не устроил тебя в «Дом престарелых»? Почему в хоспис?

– Я не знаю. Возможно, потому что «Дома престарелых» созданы для здоровых людей.

– А ты больна?

– Конечно, – она снова улыбнулась, умиляясь моей наивностью, – Больна и опасна для общества.

– Но чем? Как ты вообще можешь быть опасна?

– Не знаю точно. Маразмом, наверное.

– И в чем он выражается?