Омут памяти

Десятки миллиардов ушли на мелиорацию, не дав никакого приращения сельскохозяйственного производства, но загубив миллионы гектаров земель, например, в Поволжье. Сколько понапрасну осушенных болот в Нечерноземной зоне. Болота осушались, а покинутых земель становилось все больше и больше. Сколько труда затрачено впустую, все для того, чтобы удержать на плаву выдумку об эффективности колхозно-совхозного крепостничества.

Я уже писал о миллиардных средствах, которые вбухивались в импорт зерна из-за границы. В самом начале XX века известный русский журналист Влас Дорошевич написал очерк о гастролях Шаляпина в Миланской опере. Федора Ивановича встретили поначалу враждебно. Один итальянский певец объяснил Дорошевичу такое неприятие следующим образом:

— Если бы к вам, в вашу Россию, стали ввозить пшеницу, что бы вы сказали?

Увы, прошли десятилетия, пшеницу ввозят в Россию, и мы молчим.

Десятой доли золота, потраченного на закупку зерна, хватило бы на создание эффективной инфраструктуры сельского хозяйства, что привело бы к резкому сокращению потерь при уборке, перевозке, хранении и переработке сельхозпродуктов. Но, увы, агрокомплекс остается без эффективной инфраструктуры до сих пор — без дорог, без современных перерабатывающих предприятий, без добротных хранилищ, без специальной техники.

Или взять капитальное строительство, в котором нарастала в огромных объемах "незавершенка" — эта зацементированная, воплощенная в мертвом железобетоне инфляция, это загубленное народное благосостояние.

А разве не народные деньги тратились на военные авантюры и военную помощь тем правителям за рубежом, которые объявляли себя "социалистически ориентированными". Никто пока не знает, сколько стоили в материальном выражении военные вмешательства во внутренние дела Венгрии, Чехословакии, Афганистана, поставки оружия в десятки стран Азии, Африки, Латинской Америки.

Немало средств ухлопано на борьбу с инакомыслием, на разработку и оплату связанной с этим техники, на содержание осведомителей, иными словами, на тайную войну с собственным народом, особенно с интеллигенцией.

Вот они, черные бездонные дыры, которые поглотили сотни тысяч километров дорог, тысячи и тысячи жилых домов, детских учреждений, театров, библиотек и многое другое. Труд и гений человека, богатства природы, материальные ресурсы расходовались неподконтрольно — ни по целям, ни по объемам, ни по эффективности. Бесхозяйственность прямо проистекала из ничейной собственности, из обезличенного и обесцененного труда.

Когда собственность ничья, а те, кто распоряжается ею, практически бесконтрольны, рождается уникальная преступная структура, в которой мафия сращивается с государством. Точнее, само государство, чем дальше, тем больше, превращается в мафию — и по методам деятельности, и по отношению к человеку, народу в целом. И даже по своей психологии.

Опыт развития России наглядно показал, что на путях плановой обобществленной экономики нельзя преодолеть отставание от передовых стран в области производительности и культуры труда, технологии, преодолеть не отдельные частные отставания, но отсталость как явление, как хроническое состояние. Программа преодоления рынка и рыночных отношений оказалась на деле программой уничтожения исходных оснований экономической цивилизации.

Страна быстро шла к экономическому и политическому краху. Он был неминуем, и только кардинальные перемены могли предотвратить катастрофу. Общественное мнение, особенно после XX съезда КПСС, жило ожиданиями нового образа жизни и смены абсурдной эпохи. Семена сомнений и недовольства прорастали с необыкновенной быстротой. Вспомним исповедальную деревенскую прозу. Вспомним горячие всплески протеста в стихах поэтов и песнях бардов. Вспомним расхожие анекдоты, беседы за полночь на кухне и многое другое. Потихоньку восстанавливалось дыхание России. И как ошеломляюще действовало на нас осознание убожества и мерзости бытия, чувство собственного бессилия, идущее от липкого унизительного страха перед властью, равно как и от нашей лени — физической и душевной, от неумения и нежелания победить самих себя, от неуважения к самим себе, острого дефицита личного достоинства.

И все же власть держалась. На еще сохраняющемся страхе. Еще опираясь на опытную номенклатуру, на карательные службы. Выдыхалась, обрастала анекдотами, насмешками, но держалась. Однако после трех похорон подряд — Брежнева, Андропова и Черненко — все покатилось вниз с нарастающей скоростью. Номенклатурный корабль охватила растерянность, его пассажиры оказались перед необходимостью срочного ремонта проржавевшего корпуса и замены допотопных двигателей. О строительстве нового корабля речи пока не шло.

Рьяные защитники большевизма говорят, что все было не так уж плохо. Надо, мол, видеть и хорошие стороны жизни. Конечно, надо. Всегда была и пребудет вечно живая жизнь. Она цвела и буйствовала даже на вечной мерзлоте сталинизма, ее не заморозили ни льды страшных репрессий, ни духота официального мономыслия и моноверы. Но трагедия народа не перестает быть трагедией.