Омут памяти

— Дорогой друг Карно, я сегодня уже в отпуске и завтра вылетаю в Пицунду. Зачем, сам не знаю. Но все они уверяют меня, что надо отдохнуть и полечиться. От какого недуга лечиться, тоже не знаю. Я спрашивал самого себя: ехать или не ехать? Но ведь они желают мне здоровья. Спросил врачей, и те говорят, что надо поехать недельки на две. Ну уж раз врачи говорят, то, наверное, не грех и «подлечиться». Друг Карно, скажу тебе откровенно: у нас не все разделяют то, что происходит в стране. Критикуют и меня, правда, не очень громко, но я-то знаю об этом. Ничего, приеду — все поставим на место. — Затем жестко добавил: — Я эту «центропробку» выбью. Они мой характер знают. Тормозить дела никому не дам. Вот это я и хотел сказать как отпускник…

Затем, после нескольких приветственных слов в адрес Сукарно, Хрущев пригласил его сделать остановку в Москве на обратном пути и поговорить по делам. «14 октября, когда Хрущев вернулся из Пицунды, чтобы встретить Сукарно, я снова оказался, — вспоминает Замятин, — во Внуково-2. Перед отъездом в аэропорт мне позвонил Аджубей и спросил, еду ли я на аэродром и кто будет из Политбюро встречать Сукарно. Аджубей предложил мне поехать с ним. В машине спросил меня, знаю ли я, что идет заседание в Кремле и что готовится смещение Никиты. Ответил, что первый раз слышу об этом. Аджубей прищелкнул языком и после паузы сказал: — Ты не отходи от меня на аэродроме. Я еду встречать Сукарно. Понял?

По приезде во Внуково охрана провела Аджубея в комнату Политбюро. Я остался в зале и увидел в окно Семичастного, нескольких сотрудников „девятки“ и 4 автомашины. Подрулил самолет, из которого вышел Хрущев и, как потом рассказывал Семичастный, спросил его: — А где же все остальные бляди?

— Никита Сергеевич, идет заседание Президиума. Вас там ждут».

Там действительно ждали, чтобы снять Хрущева с поста Первого секретаря ЦК КПСС. В аппарате обо всем этом, я думаю, мало кто знал.

А теперь расскажу, как я сам попал в «большие забияки». К вечеру 12 октября меня пригласил к себе Суслов и начал неожиданный для меня разговор о Хрущеве. Необычность темы и характер сусловских рассуждений привели меня в некоторую растерянность. Я был в то время всего-навсего заведующим сектором, каких в ЦК было больше сотни. А Суслов — второе лицо в партии. В голове вертелась всякая ерунда. Суслов тихим, скрипучим голосом говорил, что послезавтра состоится пленум ЦК, на котором будет обсуждаться вопрос о Хрущеве. Сразу же после пленума в газете должна быть опубликована передовая статья. Суслов сказал, что мне поручается написать проект такой статьи.

Наступила пауза. Воспользовавшись ею, я спросил:

— Что может и должно быть в основе статьи?

Суслов помедлил минуту, а затем сказал:

— Побольше о волюнтаризме, нарождающемся культе, о несолидности поведения первого лица в государстве за рубежом…

И замолчал, задумался. Прошло какое-то время, для меня оно казалось бесконечным. Наконец Суслов начал рассуждать о том, что надо посмотреть, как поведет себя на пленуме Хрущев. Затем добавил:

— Вы сами знаете, что делал Хрущев, вот и пишите. Завтра я буду на работе в восемь часов утра. Текст передадите в приемную в рукописном и запечатанном виде. Ильичев в курсе дела. Всё.

На свое рабочее место я возвращался в большом смятении. Мысли путаные, какие-то суетливые… Что-то будет — ведь речь шла о творце антисталинского доклада на XX съезде, вокруг которого, не переставая, происходила политическая борьба в партии. Вернулся к себе и понял, что в отделе уже знают, что я был у Суслова. Это считалось большим событием. Начались расспросы. Но по моему озабоченному лицу, видимо, можно было понять, что речь шла не о повышении по службе.

Пошел к Ильичеву. Тот сказал с растерянной улыбкой, что это он порекомендовал меня на роль сочинителя статьи. И откровенно добавил, что ничем помочь мне не может, ибо не собирается выступать на пленуме против Хрущева. Я окончательно скис, поскольку уважительно относился к Леониду Федоровичу.

Решил поехать домой, лечь спать, завел будильник на 3 часа утра, проснулся раньше и сел за стол. Слова не шли, логика ускользала, формулировки получались вялыми, но все же мне удалось выдавить из себя 15 страниц. В 8 часов утра я был уже в приемной Суслова. При входе в здание ЦК мой пропуск проверяли двое — второй явно не из КГБ. На полу в раздевалке сидели военные курсанты. Дворцовый переворот шел по всем правилам.

В приемной Суслова собралось уже 5–7 человек. Молчаливая суета. Помощник Суслова Владимир Воронцов подошел ко мне и сказал, что сейчас они перепечатают написанное мной, что я, наверное, захочу еще раз посмотреть, что-то поправить. Все это делать надо в соседней комнате. Перепечатали, доработал, снова перепечатали. Отдал Воронцову. Он отпустил меня восвояси.