Омут (СИ)

— Это значит, что я готов для тебя сделать все-все. Понимаешь? Я — твой папа. И я тебя очень люблю.

— И ты даже можешь большой домик сделать?

Я заметил, что воспитательница закончила воспитательный процесс с мальчуганом и обратила внимание на меня.

— Солнышко, если я тебя обниму и поцелую, ты не испугаешься?

— Сделай домик! — вдруг воскликнула Юлька, вскипая от гнева и игнорируя мой вопрос. Брови нахмурены, губы плотно сжаты.

— Не могу, Юлька, — выдохнул я, — Мне нужно бежать.

Дочь посмотрела на воспитательницу. Та все еще занималась воспитанием драчуна.

— Подойди ко мне, малыш.

Я подобрался к решетке забора поближе, протиснул между жердями голову и руки, нежно прижал к себе дочку и прислонился щекой к рыжим кудряшкам. Понимая, что в последний раз в жизни обнимаю своего ребенка, последний раз в жизни вдыхаю ее молочный запах, я не смог сдержать предательских слез. Одна из них упала Юльке на лоб, и она посмотрела на меня. Я чувствовал себя предателем.

— Ты что, плачешь?

— Уже нет, зайка. Уже не плачу.

— Ты что, маленький?

— Нет, солнышко. Взрослые люди иногда тоже плачут.

— Я теперь не плачу, — гордо заявила Юлька, — Я взрослая и не плачу! Меня тетя наказывала, а я плакала. А потом тетя еще много раз наказывала, и я стала взрослая. А еще я никого не люблю. И тебя.

Я молча кивнул, чувствуя, как скулы едва не хрустят от напряжения.

— Я уже поругал эту тетю. Она больше никогда-никогда тебя не накажет. Не бойся ее. Хорошо?

Малышка кивнула.

— Я буду по тебе скучать, Юлька.

— Это как?

— Это когда ты хочешь кого-то видеть… когда очень сильно кого-то хочешь видеть, а его рядом нет. Понимаешь?

Она пожала плечиками и ничего не ответила. Я прислонил свои ладони к ее щечкам и сказал:

— Юля, послушай меня и запомни навсегда-навсегда. Хорошо? — она кивнула и посмотрела мне в глаза, — Папа тебя очень сильно любит и будет за тобой сильно-сильно скучать. Запомни это, золотко. Навсегда-навсегда запомни. И когда будешь взрослая, все равно не забывай. Ладно?

Она кивнула.

— И прости меня, доченька. Прости, моя хорошая.

Встревоженная воспитательница теперь говорила с кем-то по мобильному, попутно собирая в группу детей. Я еще раз крепко обнял малышку, поцеловал в щечки, и в последний раз прикоснувшись к непослушным кудряшкам, сказал:

— Прощай, золотко… Надеюсь, у тебя все будет хорошо.

Юлька, ничего не говоря, быстро развернулась на месте и побежала к воспитательнице.

Я еще долго стоял. Смотрел на то, как ее крошечная фигурка с рыжей, пушистой шевелюрой, исчезает за дверью корпуса детского сада. Затем еще пытался разглядеть кудряшки в окне вестибюля, но так больше ничего и не увидел. Уходил на ватных, непослушных ногах. Болело ребро, но по сравнению с тем, как болела душа, физическая боль казалась просто легким зудом.

Купил в первом попавшемся киоске бутылку воды, вымыл руки от крови и дворами вышел к метро. Только у входа я понял, какую роковую ошибку мог совершить, войдя внутрь. На каждой станции дежурила милиция, которой наверняка уже разослали ориентировки о беглом психопате, который покалечил своего психиатра и захватил в заложники ни в чем не повинного водителя иномарки.

Пришлось сменить маршрут и добираться до окраины города на троллейбусах. Там я нанял такси и, уговорив таксиста объехать дежурный пост ГАИ окольными путями, оказался на ближайшей от города железнодорожной станции. Через пару часов я уже выходил из электрички на знакомый перрон. Вдали чернело поле, вспаханное после уборки пшеницы. За ним — посадка.

Часть 5 А вот и я!

Пластмассовый мир победил,
Макет оказался сильней.
Последний кораблик остыл,
Последний фонарик устал.
А в горле сопят комья воспоминаний.

Егор Летов, «Моя оборона».

Я нашёл свободу. Утрата всяких надежд была свободой.

Чак Паланик, «Бойцовский клуб».

Глава 1 Дурачок

Он встретил меня без толики удивления. Мне показалось, даже ждал моего приезда. Что, собственно, он сам и подтвердил, бросая вместо приветствия:

— Что-то долго ты ко мне ехал, ели-пали. Я тебя на следующий день уже выглядывал.

Я пожал протянутую мозолистую руку комбайнера. Тот приветливо улыбнулся и по-дружески похлопал меня по плечу. Этот простой жест показался таким теплым и таким нереальным в этом мире, что я даже немного засмущался.

— Нет, я серьезно, — не унимался Гена, — Ты разве не видел, что тут творится?

— Да видел… — с грустью отмахнулся я, — Приболел чуток, пришлось задержаться. А так бы уже на третий день, думаю, приехал бы. Вижу, тебя даже спрашивать ни о чем не надо?

— Да что тут спрашивать, добрый человек, — он жестом указал на калитку и подтолкнул в спину тяжелой рукой, — Идем во двор, посидим, поговорим, расскажу что знаю. А там уже сам думай, как быть да что делать.