Омытые кровью

Прошло пять дней. Мне их хватило, чтобы понять – дело по нападению на конвой не движется с мертвой точки, и каким рычагом его поднять, я не представляю. Сочиненный мной план оперативных мероприятий начальству понравился. Я его добросовестно выполнял по пунктам, слал запросы, встречался с людьми. Но дело застыло. Так что пока я только изобретаю новые версии – интересное занятие, надо отметить. Творческое. Сравнимо с журналистикой и публицистикой. И такое же бесполезное в быту.

– Куда вы спешите с таким пламенным порывом? – иронично уел меня заместитель начальника, с которым я столкнулся у лестницы, не дойдя считаных метров до вожделенного выхода из отдела.

– На встречу, товарищ Первак, – бодро отрапортовал я, вытянувшись по струнке.

В отличие от начальника отдела, его заместителю мои армейские привычки, особенно касательно чинопочитания, переходящего в чинодральство, грели душу.

– Встреча – это да. Это необходимо, – слегка скривился заместитель. – Не забудьте отписаться по ее итогу. В этом полугодии мы отстаем по количеству агентурных сообщений.

Вот ведь скрепка канцелярская. Отстаем мы. Учет и контроль, как говорил Ленин. В нашей организации это звучит особенно актуально, поскольку стараются учитывать и контролировать все. И тут Первак очень даже уместен. А вот оперативная работа… Он отвечал за линию информации, в числе прочего в его обязанности входили организация агентурно-оперативной работы, руководство резидентурами, а также вербовка информаторов. Однако дока он в этих делах был невеликий. Зато, как бывший партработник, умел виртуозно жонглировать словами и являлся просто асом документов, отписок, ответов. Бумаг в нашем ведомстве с каждым годом становится все больше, поэтому в этом отношении он был просто незаменим. На нем лежала львиная доля бумагооборота.

– И не забудьте, с вас справка по положению на предприятиях советской торговли, – добавил он напоследок в качестве приправы.

Я ему что-то пообещал, но он меня уже не слушал. Он иногда вот так вываливается из разговора, лицо его становится мечтательным. О чем именно он думает в такие мгновения? Готов поклясться, все его мысли схожи с мыслями героя старого армейского анекдота. «Красноармеец Иванов! О чем вы думаете в строю?!» – «О бабах, товарищ командир!» – «А почему о бабах?!» – «А я всегда о них думаю». Понятно, на сегодняшний вечер заместитель спланировал что-то волнительное и будоражащее молодецкую кровь.

От встречи с информатором Землемером я много не ждал. Обычно он таскал мне какие-то сплетни, в которых приходилось с огромным трудом выуживать крупицы информации. А вот от другой встречи лично для себя я ожидал куда больше. Хотя бы хорошего настроения.

Так и получилось. Землемер наговорил много чего, типа, все воры. Но конкретно кто что украл, он не знает, но подозревает. Кто украл? Так все! Почему все? Потому что все воры.

Таких информаторов приходится содержать толпы для широкого охвата разных слоев населения и в надежде, что хоть раз, но они выстрелят. Обычно так и происходит. Такой вот бестолковый сплетник однажды притащит информацию, и сдвинется с места большое дело. Но только как долго этого ждать? Явно не сегодня. Эх, ну почему бы ему не поведать мне загадочным шепотом про нападение на конвой и где искать беглого Папуаса?

Второй пункт программы на сегодня у меня был куда интереснее. Я отправился к Варе. Теперь я каждый день был просто обязан хоть мельком глянуть на нее. Без этого и солнце как-то не так, как надо, светило, и ветер не туда дул. А несколько минут общения – это как бальзам на мои ноющие в связи с превратностями службы душевные раны.

Так я очутился в ставшем мне уже родным закутке, наполненном склянками и шприцами. В ее мире лекарств, уколов, диагнозов и помощи страждущим.

Церемонно поклонился хозяйке. Вежливо поздоровался. Выдал опять какое-то наивное объяснение – мол, мимо проходил, решил заглянуть на огонек, поговорить о проблемах Вселенной в общем и медицины в частности. И удосужился приглашения отведать морса, который ей откуда-то притащил юродивый Гордей.

Мне хотелось взять ее за руки и поцеловать – не больше. И просто любоваться ею, ловить грацию движений, изменение выражений лица. Но, понятное дело, мы в лучших патриархальных традициях держались на дистанции. И изъяснялись исключительно на «вы». И еще – она постоянно краснела. Возможно, я тоже, поскольку из-за одного ее движения или слова, ненароком брошенного и вошедшего со мной в резонанс, щеки мои начинали гореть и, может, даже дымиться. Это чего, я влюбился, получается? Иначе не объяснишь мое поведение, которое больше приличествует подростку, а не солидному двадцатидвухлетнему мужчине. Но пока так и получается. А дальше посмотрим.

Побыть наедине нам все время кто-то мешал. То больной придет за лекарствами. То возникнет завхоз со своими делами.

– Варвара Игнатьевна, а как вы относитесь к синематографу? – осторожно забросил я удочку.

– К сожалению… – начала она.