Он говорит

Он говорит: «Мы вот тут все люди пожившие, оттого помним спор про физиков и лириков — кто, значит, круче. Мне это всегда радостно, потому что я как раз из физиков был. Дело ещё в том, что в середине прошлого века соотношение зарплат „физиков“ и „лириков“ было удивительным. В пользу, разумеется, первых. Ну и из-за этого, а ещё из-за того, что в этой условной „физике“ ты мог искупить недостаточную преданность результатами, народилось большое количество „физиков“ по формальным критериям имевших отношение к точным наукам, а на деле были скучающими „лириками“. У нас ведь ещё эрудиция была — вместо нормального образования.

Средний физик был более информирован, чем средний лирик. Английский язык был естественен у людей технического склада, Вот, к примеру, среди моих друзей было больше прочитавших историю про Кольца Всевластья, чем у филологов.

Да ладно — никакого „среднего гуманитария“ и „среднего физика“ нет. Кто он — средний физик? Лаборант? Неудачливый инженер? Лузер-мнс? С гуманитарием ровно тоже самое. Лёгкость тут кажущаяся — в лингвистике сплошь математические методы, а инженерные расчёты могут быть вполне туповаты — с использованием программ автоматического проектирования. Но я вернусь к финансам. Жизнь меня приучила к тому, что во всяком непонятном явлении в первую очередь первым делом нужно смотреть на финансовые потоки. В области естественных наук у нас нынче не очень велики зарплаты, меж тем, в „лирической“ области коэффициент отдачи куда больше. Вот физическая область и скукожилась — перетекла куда-то через терминалы Шереметьево.

Ну вот тут наш сосед начал нам рассказывать про то, что есть люди с аналитическим мышлением и без такого. А я скажу по-старому — есть люди с дисциплиной мышления и без дисциплины.

Самое интересное сейчас — „лирики“, паразитирующие на „физике“. Учёные в области гуманитарных наук, жонглирующие математическими и физическими понятиями, как заклинаниями, непонятными обывателю или чиновнику.

Но, в общем, разговор о бывших физиках и бывших лириках, припрятанные в памяти как свинчатка, интегралы, послевкусие семидесятых-восьмидесятых давно протухли.

Я же вам расскажу жизнеутверждающую историю о пользе знаний и радости спасения от опасности.

Однажды я ехал по иностранному городу Парижу в метро.

Район глухой, поздно. В вагоне я один, и вдруг — входит негр. Большой негр, страшный. И явно собирается меня грабить. Сначала грабить, а потом — убивать. Потому что лицо у него зверское-зверское. А в руке бумажка — значит, явно киллер со списком.

Сейчас спросит: „Вы из каких?“.. И не разбирая мой плохой французский язык про то, что я тут у вас физической теорией занимаюсь в своём пожилом возрасте, подытожит: „А, неважно… Получай!“..

Я притворился, что сейчас выйду, и встал рядом.

Приготовился биться.

Дескать, не на таковских напали.

Вспомнил я тогда хриплый голос Высоцкого, „ударил первым я тогда — так было надо“, дворовые драки и драки в школьном сортире вспомнил, вспомнил про Патриса Лумумбу зачем-то — видно, оттого, что нам всем объяснили, что французов надо за Пушкина лупить, а неграм можно разве что их же Лумумбу приписать.

Но в последний момент заглянул к страшному киллеру в бумажку — а там какая-то функция разложена в ряд Фурье. Негр посмотрит в бумажку, ужаснётся, и ещё не успев стереть эту ненависть с лица, взгляд свой бросает в окружающее пространство. Попадая злобным взглядом по случайности на меня.

И я успокоился.

А ведь сначала жутко насторожился».

А затем он говорит: «А я в телохранители устроился. Впрочем, это только так тогда называлось, потому что все насмотрелись иностранных фильмов, и форс был важнее смысла слов. Мать всё равно боялась ужасно, плакала: „Ты из огня, да сразу в полымя“. Но, по правде, я ведь слугой тогда устроился — к одной актрисе, чтобы, значит, в ресторанах к ней не приставали, или на улице кто-нибудь нескромно не кинулся. Платил мне её папик, человек странный, к тому же я не сразу понял, что он её просто ревнует, но ревнует по-новому. Дескать, пусть гуляет, только чтоб он знал, а другие не знали.

Поехали мы как-то ранней весной в Сочи, где было два прекрасных, по советским ещё меркам, международных отеля. У меня номер был с раздвижной дверью на балкон, где море и прочая красота, виды и дали, то есть не сэкономили на мне, спасибо. Ну и работы почти нет, оттого что хозяйка моя занемогла желудком и третий день из своего номера не вылезает.

А я крепкий был такой, от прежней резвой службы не отошёл, и на рассвете всё выходил поразмяться. Бегал там по пляжу и даже окунался. А на пляже — никого, кое-где ещё снег лежит, и только стоят недопитые бокалы на столиках, оставшиеся от прошлого вечера. Ну, я и макался на свою короткую минуту „по-взрослому“, с экономией одежды.

Да только оказалось, что в это же время там происходила сходка грузинских воров — это у них принято, на нейтральной территории встречаться. Мужчины там дела обсуждают, а жёны их, затянутые в чёрное, ходили как призраки. Впрочем, под настоящей охраной.