Он и Я

— Нет. Не получится. Он сам позвонит. К нам домой.

Конечно же, меня это совсем слабо успокаивает. Я нахожусь в панике. Из-за кипящих в груди эмоций никак не получается определиться: могу ли я им доверять? Но они знают наши имена… И, судя по всему, у них был ключ от наручников.

— Откуда я могу знать, что вам можно доверять?

— Таир просил передать, — Виктор протягивает мне небольшой тетрадный листок, сложенный пополам.

Боюсь и вместе с тем спешу его развернуть. Сердце отчаянно толкается и замирает, когда глазам удается прочесть одну-единственную кривоватую строчку: «В бронежилете, в каске, в тире — самая красивая».

Понимаю, что ничего сверхважного в этом сообщении нет. Тарский просто хотел дать мне нечто такое, что поймем только мы с ним. Я постоянно беспокоюсь по поводу того, находит ли он меня красивой, и часто об этом спрашиваю. Только поэтому написал именно это. Не пытался сделать мне приятно. И все же… Сердце принимает каждое слово на веру и, расширяясь, заполняет собой всю грудную клетку.

Смутно помню, что делаю после. Даже то, как одеваюсь, в деталях не откладывается. В памяти о том вечере застревают лишь бесперебойно стучащие переживания и долгая дорога.

Очень долгая дорога…

21

Огонь превращается в пепел,

И черное кажется белым.

Время-вода,

Если рядом нет тебя…

© Евгения Власова «Если рядом нет тебя»

Слух режет тишина. Неестественная. Вакуумная. Затяжная.

Делаю несколько шагов, но ни единого звука эти движения не формируют. Намеренно стучу каблуками, поверхностно дышу, хаотично двигаюсь — ничего.

— Таир! Таи-и-и-р-р!

Кричу… Кричу изо всех сил, пока в груди не возникает жжение. Кричу и не слышу себя.

Порывистое колебание воздуха бросает в лицо запыленный и удушающий поток. Жмурюсь и стараюсь какое-то время не дышать.

Только долго невозможно ведь… Вдыхаю и распахиваю глаза. Продолжаю движение, пока вспышка желтого света не заставляет сменить направление. Крутанувшись, иду на нее. С каждым шагом ускоряюсь. Бегу, когда различаю в противоположном конце несоизмеримо огромного помещения знакомую мужскую фигуру.

Таир… Таир…

Только сколько я ни бегу, расстояние между нами не сокращается. Напротив, как будто увеличивается. Я снова кричу… А потом пол идет трещинами, и я начинаю проваливаться…

С хрипом вытолкнув собравшийся в груди воздух, резко сажусь на кровати. Рассеянно оглядываюсь. Мягко стону, когда глазам приходится столкнуться с ярким солнечным светом. Слегка отклоняясь в сторону, провожу ладонью по влажной шее и со вздохом соскакиваю с кровати.

Подхожу к окну и, распахнув одну створку, позволяю свежему воздуху ворваться в помещение. Некоторое время без какого-либо интереса смотрю на становящуюся однообразной картинку — возвышающиеся Рудные горы и окружающий их лесной массив.

Тарского нет одиннадцать дней. Одиннадцать дней!

Господи…

Он говорил, что мы не задержимся. Выходит, что-то пошло не так? Или он все же бросил меня, чтобы не мешала? Сплавил на старых знакомых, как обозначили себя сами Бахтияровы. Кто они ему? Откуда он их знает? Я даже с их национальной принадлежностью не смогла разобраться. Виктор заявлял, что он «по большей части русский», Сильвия оказалась урожденной полькой, а их дочь, высокая стройная блондинка — Элиза Бах, регулярно исчезающая и периодически возникающая из ниоткуда, с какого-то перепугу позиционировала себя немкой. Странные дела творятся… И это я еще не видела старших сыновей. Те с большой вероятностью могут оказаться потомками самбийцев или герулов[1], например. Впрочем, плевать мне, конечно, кто они и что собой представляют. Каждый день спрашиваю только о Тарском. Ответы получаю скудные.

«Скоро, скоро…»

Да когда же???

У меня не просто сердце болит… Внутри меня бушует грандиозная распря. Все струны задевает. Трясет, ослепляет, стирает и отстраивает что-то новое.

Пропадаю я…

Коплю обиду, но вместе с тем жду. Каждый день жду!

Где же ты?

Таи-и-и-и-р-р…

Услышь ты меня… Приди…

— Значит, кроме родного языка только немецкий знаешь? — не сразу понимаю, что Виктор обращается ко мне. Молчу, усердно пережевывая лист капусты. Впрочем, моя очевидная незаинтересованность в разговоре главу семейства не останавливает. — Сильвия могла бы научить тебя польскому. Достаточно простой язык и в будущем может пригодиться.

— Если только… Парочку ругательств могу подцепить, — замечаю, не прекращая жевать. — Курва, да? — повторяю то, что в минуты огорчения шепчет госпожа Бахтиярова. Женщина, встречая мой взгляд, краснеет. — Окей, я еще «кича-кича» запомнила. Это звучит мило. Если, конечно, не использовать в связке с первым.

— Серьезно отнесись, — напутствует Виктор.

Еще тут меня не учили, что делать и как себя вести!