Он и Я

— Нет, не я. Ты. Что делаешь ты, Катенька? — его сильный и обычно ровный голос низко и размеренно вибрирует напряжением.

И я, конечно же, покрываясь с головы до ног мурашками, заметно вздрагиваю.

— А что не так, я не пойму?

— Хватит прикидываться идиоткой! Сегодня у меня нет ни настроя, ни терпения на твои игры.

— А я и не играю, — мой голос дрожит в разы ярче. Ничего не могу поделать, эмоции во все стороны рвутся. — Обломайся уже, не все с расчетом на тебя делаю!

— Катерина… — явно пытается тормознуть меня Тарский.

Только мне уже плевать.

— Что «Катерина»? Что? Не пошел бы ты?!

Этот неосторожный посыл стирает с его лица остатки хладнокровия. Он движется плавно и стремительно, словно хищник. Жестко стискивает мой подбородок пальцами и резко подтаскивает меня к ближайшей стене. Припечатывает с такой силой, что у меня дыхание спирает.

— Еще раз, мать твою, Катенька, позволишь себе нечто подобное, просидишь под замком до конца срока.

Если представить, что нервная система в моем организме — хитросплетенное ожерелье, то он этой угрозой тянет пресловутую ниточку и распускает часть структуры. Бусинки высыпаются из моего тела. Со звоном отскакивают от поверхности, забивая своим звенящим стуком слух.

Не сразу улавливаю, что именно воспроизвожу в ответ.

— Какого срока? — расплескиваю эмоции, забывая об элементарной осторожности. Каждый вдох как приток воздуха к пламени. Разгораюсь. — Я, блин, тебе не пленница! Расскажу отцу, как ты со мной тут обращаешься, пожалеешь!

Лицо Таира резко сливается с моим. По-другому это не объяснить. Непродолжительно давит лбом в переносицу, затем, после агрессивного смещения, от которого я приглушенно взвизгиваю, скулой на скулу, губами на губы. Если бы не бушующая между нами ярость, решила бы, что он желает меня поцеловать, и воспользовалась ситуацией. Но сейчас напор настолько сильный, что у меня болят лицевые кости и стирается о зубы слизистая. Воспаленная жесткой щетиной кожа пылает и жжет. Дыхание обрывается, а возобновившись, становится хрипящим и одновременно свистящим.

— Все, что я делаю с тобой и для тебя — никак не связано с твоим отцом. А то, что совершаю для него и против него — не связано с тобой. Два разных берега. Так тебе понятно? Уясни ты, блядь, наконец, — эта грубая и надрывная речь буквально врывается в меня. Парализует, останавливая абсолютно все процессы. — Сначала была ты, потом — он. Запомни это, мать твою, на будущее! Обязательно запомни.

— Больно… — все, что могу выдохнуть севшим и сдавленным голосом. Приходится отмереть, иначе он меня просто придушит. — Больно…

Тарский отстраняется, но продолжает удерживать меня у стены руками. Давит на плечи настолько, что у меня физиологический лордоз исправляется. Затылок в одну линию с задней частью шеи выравнивается и поясничный прогиб исчезает.

Остеопат, блин!

— В Москве было легче… — роняю я сердитым и одновременно плаксивым тоном. — Я хочу домой!

— В Москве было проще, потому что ты слушалась. А здесь… Ты забыла главное правило, Катя, — его голос садится, но силы своей не теряет. Дожимает меня до критического состояния. Сердце с переменным успехом выполняет свои функции. — Я говорю — ты делаешь. Если я говорю: «Не смотри» — ты закрываешь глаза. Если говорю: «Не дыши» — ты прекращаешь дышать. Если говорю: «Падай» — ты, мать твою, падаешь.

Каждой фразой припечатывает. Врывается, ломая остатки сопротивления. Смотрю, слушаю и впитываю неуправляемые волны его эмоций. Стоим нерушимо друг против друга, даже когда Тарский замолкает. Не разрываем зрительный контакт. Оглушающе громко и удушающе часто дышим.

Значительно позже, совершив медленный и глубокий вдох, отступает. Прикрывая веки, разворачивается и шагает в комнату.

Отмираю и я. В попытках восстановиться, так же планомерно перевожу дыхание. И… несусь следом за ним.

— Ты меня запутал! Что значит то, что ты сказал? Почему так говоришь, словно не зависишь от моего отца? Какого черта тогда мы тут делаем? Таи-и-и-р-р?

— Иди к себе, Катя, — произносит разительно тише и спокойнее, чем выдавал до этого. Я не двигаюсь, но и сказать что-то как будто не решаюсь. Тогда Тарский оборачивается и рявкает так, как никогда прежде не слышала: — Я сказал, убирайся!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Саму себя скоростью, с которой улепетываю, удивляю. Не знаю, что именно меня так подгоняет. Наверное, я просто чувствую, когда хватит. Дальше нельзя, убьет.

Похоже, Таир сегодня исчерпал все резервы самоконтроля. И я не знаю, как к этому относиться.

[1] Не так страшен черт, как его малюют.

29

Неважно, кем ты был или не был,

Кто ты мне теперь?

© ВИА Гра «Кто ты мне теперь?»