Надеюсь, что Таир уйдет в спальню и позволит мне отдышаться. Но нет… Вместо этого он сгребает меня на руки и несет в спальню. Будто намеренно доламывает мое самообладание… Чувствую его, дышу им, загораюсь… Господи, да он буквально сваливает ту тонкую стену, которой мне только-только удалось оцепить свои чувства!
Если дам слабину сейчас, потом ведь будет хуже. Осознаю это и экстренно строю ограду заново.
Опустив меня на кровать, возвращается в гостиную, чтобы выключить телевизор и погасить свет. А я начинаю судорожно соображать, что должна делать, чтобы, оставаясь гордой, гуманной и благородной — и все это вместе, уберечь Таира от излишней эмоциональности своей взвинченной натуры.
Двинувшись на противоположный край постели, утыкаюсь лбом в стену. Глубоко вдыхаю и медленно-медленно выдыхаю. Буду лежать неподвижно, даже если придется делать это силой до самого утра.
Твердые шаги. Темнота. Тонкий скрип матраса.
— Спишь?
— Угу. Спокойной ночи, — по задушенному и сдавленному голосу, конечно же, понятно, что я от мира сновидений далека, как Юпитер от Луны.
Однако Тарский молчит. Никак не реагирует.
И хорошо…
…Следующая неделя проходит относительно легко. Мне удается полностью обуздать свои эмоции. Топлю в себе глупые обиды и тоску, едва они только посмеют вырваться. Настраиваюсь на позитив и умиротворение. Выхожу с Бахтияровыми в город. С Тарским общаюсь сугубо в случае крайней необходимости. В остальное время, даже если он находится дома, демонстрирую крайнюю заинтересованность выдуманными художественными мирами.
А потом… Таир возвращается домой мрачнее тучи.
33
В тот день Тарский возвращается раньше обычного. Входит в квартиру и, будто черная грозовая туча, все помещение темнотой затягивает. Настроение, которое он раздает, словно радиоактивная станция, невозможно игнорировать.
Принимаю обширные точечные сигналы, и душу вмиг разбивает волнение.
Даже Элиза, быстренько скинув ответственность, без лишних реверансов спешно исчезает за дверью.
Никак не пойму, что случилось. А Тарский не говорит, хоть я, наплевав на все запреты, наседаю с расспросами.
Что не спрошу — молчит. Я говорю — он молчит.
Молчит. Молчит. Молчит.
Ни слова. Ни единого чертового слова. За весь вечер ни единого чертового слова!
Таким я его не то что не видела… Даже не представляла, что нечто подобное, горячее и ощутимое, в принципе способен бестактильно давать человек. Нет сил гадать о причинах. А Таир лишь взглядом давит, когда обращаюсь. Небольшую передышку получаю, когда уходит в душ. А выходит снова, словно буря надвигается. Тогда уже я торопливо ретируюсь и закрываюсь в той же ванной на замок.
Но навечно ведь там не останешься…
Да и не хочу я. Перевела дыхание, и хватит. Желаю знать, что произошло.
Выбравшись, застаю поразительную картинку. Тарский сидит в кресле с бокалом крепкого алкоголя. Судя по этикетке на бутылке, которая уже практически полупустая, накачивается бренди.
— Ты можешь сказать, что случилось? — стараюсь говорить спокойно, но внутри уже все ходуном ходит.
Ненадолго подвиснув на колышущейся в бокале темно-вишнёвой жидкости, плавно скольжу взглядом по крупной мужской кисти, перевитому выпуклыми венами мощному предплечью, широким плечам, натягивающим черную майку объемным грудным мышцам, плоскому животу. В кресле Таир полулежит. Откинувшись, упирается в спинку едва ли не макушкой. Таз на самом краю находится. Ноги расставлены максимально в стороны, свободные спортивные брюки этому не препятствуют. Визуально кажется, что он расслаблен, но я ведь чувствую, что это не так.
Зачем напивается? Что сделать собирается? Или, может, с чем-то справиться пытается? Как понять, если ничего не говорит?
Курсирую взглядом обратно вверх. К лицу поднимаюсь и инстинктивно застываю.
Его глаза — чистая сталь. В них темная буря поднимается и надвигается, будто штормовая волна. Еще есть шанс спрятаться.
Не сбегу, с головой ведь накроет. Понимаю это и… остаюсь.
— Подойди, — первое, что Тарский говорит в тот вечер.
Я пытаюсь выглядеть уверенно, будто как-то контролирую ситуацию. Стянув с головы влажное полотенце, бросаю его на спинку стула. Взбив ладонями волосы, стискиваю в кулаке ворот тонкого халата и осторожно подступаю к креслу.
— Ты меня боишься? — зачем-то спрашивает Таир.
— Нет.
— Правду сейчас говори, — требует таким жестким тоном, что я на миг реально пугаюсь и вздрагиваю.
— Не боюсь, — для верности еще и головой мотаю.
В широком смысле страха действительно нет.
— Тогда какого лешего ты дрожишь?
— Это другое… Волнуюсь, потому что ты не говоришь, что… — договорить не получается.
Тарский неторопливо отставляет бокал на столик и как будто затыкает меня взглядом. Красноречиво дает понимание: все, что нужно, он выяснил, остальное неважно. И я замолкаю, не зная, что делать дальше.