Читаем Он и Она полностью

Оставить все мне – БОНУС за потраченную мною пятилетку? За то, что я терпеливо поддерживала тебя, пока ты поднимался по карьерной лестнице? Я была рядом в моменты твоей ненужности-неуверенности-не востребованности… Твердо верила, что у тебя все получится! Грезила, что завтра взойдет солнце и озарит своими лучами нашу непростую жизнь, внушала в твою голову мысль о том, что за трудоголизм и старания непременно будет награда. Ты прислушивался ко мне и смело шагал вперед с высоко поднятой головой, пусть и на слегка дрожащих от усталости ногах. Когда ты спотыкался и падал на колени, я всегда была рядом. Однажды нужная дверь распахнулась, и ты получил все, о чем мечтал. Я все время перелистываю книгу памяти и никак не могу понять на какой именно странице ты заскучал, когда появились первые предпосылки твоего ухода. Ведь не бывает все с кондачка—с бухты-барахты—наобум! У всего есть исток…

Не дышу, наблюдая, как ты снимаешь кольцо с безымянного пальца. Это выше моих сил… Бегу в туалет и припадаю к сантехнике. Мой организм выплевывает неприятие этой жестокой ситуации, возмущается, сопротивляется отвратительной действительности.

– Кольцо можно продать, – произносишь ты виновато, как только я возвращаюсь в нашу спальню.

– Кому? – выдыхаю еле слышно, мысленно ругая себя за слабость.

Мне бы хотелось пережить разрыв более стойко, но ты нанес удар слишком неожиданно. Ты молча продолжаешь складывать свои вещи в огромный чемодан, который объездил с нами полмира.

Обнуление… С момента твоего ухода я должна начать новое времяисчисление и двигаться дальше одна. ОДНА… «О дно ударившись, я поползу на брюхе захлебываясь горечью моих обид», – сочинила я строчку для какой-нибудь тоскливой песни, наблюдая за тем, как ты собираешься уйти навсегда. Не выдержала – предательские слезы хлынули из глаз. И колени задрожали от страха потери того, что мне по-настоящему дорого. Просто не могу представить, как я буду без тебя. Что дальше? Дальше пустота…

Напоследок рассматриваешь стены нашей гостиной, в которой мы пережили множество ярких моментов. Когда у нас появилась своя квартира, она нам казалась слишком большой, и основную часть времени мы проводили в комнате, которую прозвали «улыбательной» из-за оранжевых обоев. Ты ностальгируешь по ушедшим денькам и на твоих глазах появляются слезы. Все же чувствуешь что-то… не так все безнадежно. Скрывая просочившиеся эмоции, стремительно спешишь в прихожую. Я не провожаю… Сил нет сдвинуться с места. Мои ноги будто вросли в пол. Вот он звук под названием «конец семейной жизни» – захлопывающаяся дверь. И я падаю, чувствуя себя деревом, сраженным внезапной молнией. Уходить проще, чем оставаться. Тот, кто уходит – движется по направлению «куда-то там»; тот, кто остается – погружается в темную бездну.

Брожу по дому с тихим воем. Какой ужасный звук! Приходит нелепая идея записать себя на диктофон и поставить нечеловеческое скуление на входящие мобильника. Завтра снова взойдет солнце? Возможно… Но сегодня я осталась под луной… Холодной луной, тускло освещающей дремучий лес моих мыслей.

Стопки фотографий, накопленных за много лет нашей совместной жизни. Мы любили ловить моменты счастья и распечатывали снимки, чтобы к старости перелистывать архивы и вспоминать, вспоминать, вспоминать… И что теперь с ними делать? В истерическом порыве хватаю твое кольцо, оставленное на журнальном столике, и спускаю его в унитаз. Это месть не тебе, это скорее отказ принять реальность. Ведь ты не думаешь, что я действительно решусь продать кусочек белого золота, связавшего, как я полагала, нас на долгие лета? Хотя, это ведь дубль-обручалка… Фальшивка—фикция—фальсификация… На регистрации наших чувств мы обменялись серебром, купленным на твою скромную в то время зарплату. «Пока смерть не разлучит вас», – закончил свой тост мой папа на нашей свадьбе… Так это смерть? Как я сообщу моему благородному родителю, что его дочь умерла?

Рамки моих будней разбухли до огромнейших размеров. Коллеги жалуются, что в сутках всего двадцать четыре часа… А я бы их урезала вполовину. Я ощущаю тянущиеся минуты всем организмом. Секундная стрелка еле волочится, обходя циферблат. Но страшнее всего ночи… Длинные-безысходные-бессонные ночи, ставшие моим наказанием, моим адом!

В свои выходные отключаю телефон. Я не готова общаться с миром на отвлеченные темы, вуалируя тот факт, что ОН ушел навсегда. Пусть моя семья думает, что я эгоистично погрязла в счастье и отказываюсь этим хвастаться. Когда-нибудь придется им сказать… Я понимаю… Невозможно улитке скрываться в своем домике бесконечно, настанет момент и она высунет свои маленькие рожки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия