Он и она

— Скорее всего, — уверенно подтвердил тот. — И устоять будет сложно, но, Властительница, к счастью, женский род этого спрятанного внутри сознания «крючка» лишен.

— Ты ведь получил в полдень свою корку? Не будет ли хлеб, что держишь в руке, излишеством для раба? — вмешался, впрочем, как и обычно, в разговор Шут.

— В который раз ты прав, господин, — ответил раб, возвращая лепешку на поднос. — Не стану, в отличие от Адама, предаваться чревоугодию.

Он без сожаления, по крайней мере, с виду, расстался с подарком Царицы, но, случайно стукнув костяшками пальцев по блюду, вдруг весело рассмеялся:

— А знаете, мы здесь словно бы воспроизвели Библейскую сценку для искушенного, — раб повернулся к гостям, — но голодного зрителя.

Царица недоуменно вскинула брови, а трясущаяся от смеха «мумия» продолжила:

— Вы, Ваше Великолепие, в роли Евы, предложенное угощение — яблоко познания, я, соответственно, Адам…

— А Шут — Змий Искуситель, — Царица в восторге захлопала в ладоши.

Паяц демонстративно обвился вокруг ее ног и зашипел, а раб добавил:

— Но, в отличие от Адама, я не вкушу предложенного, надеюсь, мир после этого не рухнет в тартарары.

Шут, перестав изображать рептилию, поднялся на ноги и громоподобным голосом сообщил:

— Знаешь ли ты, несчастный, чем закончилась сия Божественная трагедия для Адама?

Раб кивнул головой.

— Тогда ты изгнан из шатра. Простите, Ваше Великолепие, — из нашего земного рая, — Шут махнул рукой, и стражники, легко подхватив под руки почти невесомую «мумию», понесли бедного Адама на выход. Уже перед самым пологом он, безвольно болтающийся в железных объятиях, обернулся к Царице и крикнул:

— Адам был изгнан вместе с Евой.

Придворные, позабыв о приличиях, взорвались дружным хохотом, а Адам получил столь внушительный пинок под зад, что Шут засомневался в его способности подняться на ноги самостоятельно после завершения полета.

Царица грозно поднялась с подушек, смех разом прекратился.

— Гость не притронулся к еде, стало быть, и вам не следует делать этого. Пир окончен, все вон!

Огромный алмаз, удобно устроившийся на ее указательном пальце, словно маяк высветил направление движения двора к выходу. Через минуту шатер опустел.

— Ваше Великолепие, — начал было Шут.

— Ты еще здесь? — рявкнула властительница, и паяц выкатился наружу, как верблюжья колючка во время песчаной бури. Царица осталась одна. «Что испытал Господь Бог, — подумала она, — когда за детьми Его, Адамом и Евой, захлопнулись Врата? О чем размышлял, держа в длани Своей надкушенное яблоко?»

Она обвела взглядом заставленный всякими сладостями и вкусностями стол. Возможно, вот так же Отец Небесный взирал на плоды и ягоды Эдема, не нужные никому по причине отсутствия кого-либо. И если запретное можно было вкусить, находясь внутри, то возможно ли вернуться в недостижимое?

Повинуясь нахлынувшим чувствам, она порывисто откинула полог шатра, словно бы пытаясь скорее покинуть свой земной рай, и ветер, сорвав с губ Царицы жаркое дыхание, понесся со своей добычей к синеющей вдали горной гряде, за которой в томном ожидании волновалось задумчивое море, совокупляющееся в своих сине-черных пределах со светом холодных звезд, мерцающих над глубинами мира и строго хранящих его тайны.

Кто первый въезжает на мост

Хочешь ли ты, получивший в этот раз тело мужа, «выйти» из него и посмотреть на самого себя глазами Истины? Хочешь ли ты, награжденная телом жены, взглянуть на «совокупного мужа» через призму Высшего Плана? Достанет ли вам обоим смелости оценить его доспехи, и духу — принять наличие пробоин в них? А быть может, ты, переходящий от мужа к жене из жизни в жизнь, чередующий все общие качества, наберешься храбрости и поднимешь забрало, дабы встретить под ним собственный взор?

Ежели ответ твой «да», подходи поближе, не стоит пугаться себя заранее, пусть даже и облаченного в тяжелую сталь и имеющего при этом столь грозный вид, еще ближе, вплотную, чтобы горячее, живое сердце ощутило холод нагрудника, а стопы — груз латных башмаков. Теперь осторожно, стараясь не поранить ладони о рондели, дотянись до забрала и подними его…

***

Каин взбирался на невысокий горный хребет, змеиным хвостом деливший долину пополам, постоянно останавливаясь. Прикрыв ладонью глаза от слепящего солнца, всматривался в зеленоватые проплешины — обычные места выпаса овец, — он искал брата. Крепкие сухие пальцы земледельца сжимались от обиды всякий раз, когда он вспоминал вчерашнее подношение Богу, Отцу их отца. Авель, возлюбленный брат его, излил на жертвенный камень кровь ягненка, и алое озерцо прямо на глазах впиталось в поры, оставив к вечеру лишь бурую липкую пленку. Он же, Каин, от нежно-желтого солнца на восточных холмах до рыжего затухающего диска над оливковой рощей на западе ломавший спину половину от всех дней в году, высыпав зерна драгоценной, добытой потом и кровию его, пшеницы, опозорен был видом сорванной с жертвенника дуновением ветра его благодарностью Богу. Он, Всевышний, расценил ее как подачку — Каин застонал и вскрикнул, прикусив язык.