Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии

В тот период со мной случилось серьезное искушение. Дома мне приходилось общаться с человеком, в поведении которого время от времени проявлялась одна очень некрасивая черта – обидчивость. Терпеть это мне было довольно тяжело, а потому я возмущалась, от сердца осуждая «себялюбца».

Думаю, за это Господь и решил преподать мне урок: ведь лишь изведав на опыте «что есть что», мы, самоуверенные и гордые, начинаем сострадать немощам ближних.

Однажды между мной и тем человеком случилось недоразумение, после которого последовал взрыв обиды. В результате был потерян мир в душе.

Но это было лишь началом. Дальше, при одном только виде «обидчика» я начинала заводиться с полуоборота – внутри всё переворачивалось…

Могла ли я представить, что такое когда-либо случится со мной?! Ведь прежде я была о себе гораздо лучшего мнения, считая, уж с кем с кем, но со мной подобного не произойдет! А потому испытывала двойное мучение: собственно, от страсти, плюс от необходимости смириться с новой, весьма неприятной, самооценкой. Начала бороться: молиться, исповедоваться, причащаться.

Надо сказать, к исповеди я приступала с четким осознанием греха – каялась, как мне казалось, искренне. Только сердце при этом отстояло «далече», не принимало участия в покаянии, несмотря на все мои усилия… Быть может, оно наказывалось «окаменением» за мою бессострадательность?..

Время шло, но ничего не помогало. Душу все чаще и чаще смущали помыслы: «Ведь я исповедуюсь – почему же нет облегчения?!» Пока, наконец, не поняла: то, что происходит, есть попущение Божие. Но это благое осознание я не смогла принять правильно, как подобает православной христианке, а потому погрузилась в глубокое уныние.

В таком скверном состоянии прошло около года. И вот наступило лето. Я вновь поехала в Сухуми. Был какой-то праздник, я подготовилась к причастию и на богослужение пошла в Благовещенский собор. Народу собралось много, я заняла очередь на исповедь…

Что за священник, к которому выстроилась очередь, было мне безразлично. Мне нужно было исповедоваться, хоть кому-нибудь, и только. Однако аналой, за которым принималась исповедь, стоял на солее, что давало возможность хорошо видеть, кто совершал Тайнство, а потому я успела рассмотреть батюшку. Это был седенький, худенький старчик, с каким-то неземным, «не от мира сего», лицом. Вряд ли тогда я вспомнила, что уже встречалась с ним. Но в тот миг, в соборе, весь его необыкновенный облик снова глубоко поразил меня. Я просто не могла оторвать глаз и не могла понять, что происходит со мной. Я вглядывалась в батюшку так, будто увидела перед собой неземное существо…

И вдруг я почувствовала: «Я этому человеку расскажу всё! Подниму из глубин моего сердца все детали того бедствия, в котором нахожусь. Я расскажу, я буду плакать и рыдать! Я буду умолять, чтобы он помолился обо мне. И Господь поможет…» Мое сердце трепетало, оно раскрылось и загорелось огнем животворящей надежды. Я стояла, окрыленная приближением сокровенного момента, которого в тот момент уже так жаждала моя душа…

Но в тот момент, когда в очереди на исповедь оставалось всего несколько человек, из алтаря вышел другой священник, подошел к батюшке, что-то тихо ему сказал и подменил его, чтобы продолжить исповедь.

Когда «мой» батюшка ушел в алтарь, я почувствовала, как сердце, столь внезапно обретшее надежду, начало снова «сворачиваться и закрываться». А ведь минуту назад я была полна решимости раскрыть всю глубину своих мучений! Увы, я почувствовала, что не скажу ни слова… Вернее, исповедуюсь, «как всегда»…

Умом я не могла понять, почему произошли такие резкие перемены в моем сердечном состоянии. Ведь ни тот, ни другой священник мне не были знакомы. Я размышляла и сердилась на себя: «Ну, какая разница? Благодать священства на всех одинаковая… Таинство исповеди совершается, лишь бы мое сердце искренне каялось. Исповедь, вообще, принимает Сам Господь, а священник только свидетель…» Но сколько я ни ругала себя, а сердцу, как говорят, не прикажешь…

Удрученная такой потерей, я уже вновь равнодушно наблюдала, как исповедовался стоящий предо мной человек, как подошла моя очередь… И вдруг… Из алтаря вышел тот старец и снова занял свое место у аналоя. Тут же я почувствовала, как помимо разума, помимо воли, мое сердце затрепетало, мгновенно раскрылось, и вновь прорвался покаянный плач…

Выслушал меня очень внимательно отец Мардарий, но был немногословен. И каждое слово проникало в глубину души. В его простых словах не было ничего формального, ничего лишнего, но я чувствовала, они шли от сердца к сердцу, сокровенно – только для меня: «Деточка, я понимаю тебя. То, что ты несешь – действительно очень тяжело. Эта страсть иссушает сердце, просто уничтожает его… Но ты не отчаивайся – Господь тебя исцелит». Затем он прочитал надо мной разрешительную молитву.