Он мерил жизнь особой меркой

Вениамин Александрович, человек в высшей степени скромный и, больше того, застенчивый, старался не беспокоить Головко. Но все, что ему требовалось, он увидел и узнал. И завершил вторую часть романа «Два капитана». Саша Григорьев воюет на Северном флоте. Помните: «В паре с одним капитаном мне удалось потопить третий транспорт в конце августа 1942 года. «Малютка» знаменитого Ф. с моей помощью утопила четвертый. Об этом не стоило бы упоминать — я шел пустой и мог только сообщить координаты германского судна, но Ф. пригласил меня на «поросенка», и с этого «поросенка» начались события, о которых стоит рассказать». Не стану скрывать от читателей: под таинственной буквой «Ф.» скрывается подлинная личность знаменитого подводника И. И. Фисановича.

Велик был интерес командующего к искусству, будь то театр, музыка, живопись, скульптура. «Я люблю искусство, вероятно, потому, что природа не одарила меня такими талантами», — признавался Головко, не понимая того, что иметь душу художника — это не меньше, чем владеть художественным мастерством.

Арсений Григорьевич всегда и всячески поддерживал все виды творчества, не раз приглашал артистов из Москвы. Вот и в самый канун войны в Полярном оказался на гастролях Московский музыкальный театр имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко. 19 июня на спектакль «Перикола» пришло руководство флотом во главе с командующим. И многие зрители решили: опасность пронесло, обстановка разрядилась. А 22 грянул гром, и театр уехал в Москву, оставив декорации и реквизит. Но у Северного флота был свой театр, и все это хозяйство пригодилось. Главный режиссер театра, молодой, весьма одаренный Валентин Плучек, с успехом ставил пьесы из классического репертуара.

Предельное напряжение и постоянная занятость боевыми делами не мешали Головко бывать на спектаклях. Находил он время и поговорить с артистами.

— Хорошо бы написать пьесу на флотском материале, — однажды сказал он, — хотя бы о подводниках. Ведь есть у нас опытный драматург. Вся боевая жизнь проходит у него на глазах. Не можете ли вы взять на себя это дело?

— Попробуем, — ответил Плучек.

И через несколько месяцев репертуар театра пополнился пьесой Исидора Штока «В далекой гавани». Герои ее сидели в зале и узнавали самих себя — Колышкин, Лунин, Фисанович…

Далекое Заполярье… Даже прожить там не просто, а нужно еще и воевать.

Вот это понимал командующий флотом и, считая, что не единым хлебом жив человек, всячески стремился привлечь на флот работников культуры. Писатели Ю. Герман, А. Зонин, Б. Лавренев, Н. Панов, Н. Флеров повестями и стихами, написанными по следам боевых событий и печатавшимися в газете «Краснофлотец», радовали бойцов; многие напевали песни композиторов Б. Терентьева и Е. Жарковского, особенно «Прощайте, скалистые горы» на слова поэта-фронтовика Н. Букина; художники А. Кольцов, А. Меркулов создавали полотна на тему боевой жизни североморцев. И никто из этих тружеников культуры не был обойден личным вниманием командующего. Подчеркиваю, личным, ибо каждого он знал и не раз с ним беседовал.

В канун нового, 1943 года своеобразной сенсацией в Полярном стало появление у Дома флота гигантских фигур матросов в бушлатах, бескозырках, с автоматами наперевес и гранатами, взметнувшимися над головой. Во всем их облике, стремительных позах, суровых лицах — порыв, одержимость, жажда боя. И тут же были изображены гитлеровские вояки: один пустился наутек, другой еще отстреливается, третий распластался.

Но самое поразительное, что все это было выполнено из снега и для крепости облито водой. Головко одним из первых появился здесь. Долго рассматривал композицию, удивляясь, как динамичны фигуры моряков. Внезапно появившиеся в первые часы 1943 года снежные богатыри словно пророчили победу.

Подошел Торик и, улыбаясь, спросил:

— Ну что, Арсений Григорьевич, хорош новогодний сюрприз?

— Скажите, а чья это работа?

— Кербеля, военного художника политуправления.

— Неужели он один смог такое сотворить?

— Нашлись помощники — матросы из флотского ансамбля. Но главная-то сила — он. Талант, товарищ адмирал.

— Вижу, Николай Антонович. Где же автор этой скульптуры? Познакомьте меня с ним.

Но автор — студент дипломник Суриковского института, без пяти минут скульптор Лев Кербель — находился в море. Эсминец «Гремящий» провожал очередной конвой.

Когда «Гремящий» появился в Екатерининской гавани, на корабле приняли семафор: «Художнику Кербелю немедленно прибыть к командующему флотом».

Худенький, длиннолицый паренек в матросской форме по дороге сделал «заход» к Дому флота — хотелось поглядеть на свое снежное детище. Увы, даже следа не осталось. За время похода в Полярном потеплело, и все произведение… растаяло. Теперь в штаб!

Головко поднялся из-за стола, вышел навстречу и, крепко пожав Кербелю руку, сказал: