Замечу, что я хоть и участвую в этом «письме ученых-отказников» (так его определяет А. Д. в [1], гл. 30, с. 826), но таковым никогда не был, так как никогда не подавал на выезд.
Когда я утром нес на Чкалова отпечатанный на машинке текст этого письма — чтобы отдать Лизе для прессы, — то у подъезда встретил Наума Натановича Меймана. Тот сказал, что необходимо, чтобы письмо попало непосредственно к сенатору Мойнихену, а также в САКЛЭ[16]
. Я поднялся в 68-ю квартиру. Там были Лиза и Наталья Викторовна Гессе — ближайший друг Сахаровых, специально приехавшая на эти дни из Ленинграда. А минут через 15 — звонок в дверь, пришли два дипломата из американского посольства, регулярно навещавшие Лизу. Вот уж «на ловца и зверь бежит». И состоялся откровенный и непростой разговор. Американцы говорили о том, как никто не понимает, почему великий человек, академик Сахаров рискует жизнью ради никому не известной молодой женщины. Мы с Лизой объясняли примерно то, что позже Гарри Липкин написал в своей статье об этой голодовке [20], — что Сахаров знает, что делает, что самый факт, что Кремль не уступает в таком, казалось бы, пустячном деле, означает, что все это имеет большое значение и Сахаров поступил мудро, максимально сузив свои требования. Это были очень доброжелательные молодые люди, письмо они, конечно, взяли, добавив, что сразу же поедут в посольство и передадут текст в Госдепартамент и Мойнихену. Обсуждали мы с ними и резолюцию Конгресса США, принятую в самом начале голодовки, с просьбой к Правительству СССР проявить гуманность в отношении Сахарова — такая вежливая манная каша, от которой никому ни тепло, ни холодно.