Он между нами жил… Воспоминания о Сахарове

«25–27 мая применялся наиболее мучительный и унизительный, варварский способ. Меня опять валили на спину на кровать, без подушки, привязывали руки и ноги. На нос надевали тугой зажим, так что дышать я мог только через рот… Иногда рот открывался принудительно, рычагом, вставленным между деснами… Особая тяжесть этого способа кормления заключалась в том, что я все время находился в состоянии удушья, нехватки воздуха… В июне я обратил внимание на сильное дрожание рук. Невропатолог сказал мне, что это — болезнь Паркинсона… В беседе со мной главный врач О. А. Обухов[29] сказал: „Умереть мы вам не дадим. Я опять назначу женскую бригаду для кормления с зажимом, у нас есть кое-что еще. Но вы станете беспомощным инвалидом…“ Обухов дал понять, что такой исход вполне устраивает КГБ, который даже ни в чем нельзя будет обвинить (болезнь Паркинсона привить нельзя)».

Это выдержки из письма [23] Сахарова президенту АН СССР А. П. Александрову. Я не буду здесь переписывать этот трагический документ. Он полностью приведен в статье В. Л. Гинзбурга. Судьба этого письма тоже трагична. Написанное в октябре 1984 г., оно не получало огласки в течение полутора лет, хотя дважды было тайно вывезено из Горького в Москву (см. гл. 52). Его читали, о его существовании знали лишь несколько человек. Я впервые прочитал это письмо Александрову в декабре 1985 года.

Но тогда, в 1984 году, мы ничего этого не знали. В мае различные люди привозили из Горького «информацию», в самых черных выражениях представляющую роль Елены Георгиевны. Все это, очевидно, было инспирировано КГБ. Достаточно достоверно было лишь то, что Сахаров в больнице.

В конце мая вдруг все западные радиостанции передают о звонке Елены Боннэр знакомой в Италию. Разговор был прерван, но якобы Елена Георгиевна успела произнести слова: «Диссидента с нами больше нет». (Приехав в Москву через полтора года, она сказала, что никому, конечно, не звонила и звонить не могла. Может быть, КГБ воспользовался куском фразы из своего необъятного архива магнитозаписей подслушанных разговоров.)

В первых числах июня включаю радио и слышу, как диктор Би-би-си ясным незаглушаемым голосом говорит: «По сообщениям западных корреспондентов из Москвы, вчера в горьковской областной больнице скончался лауреат Нобелевской премии мира академик Андрей Дмитриевич Сахаров».

Радиосообщение о смерти академика Сахарова я услышал далеко от Москвы, в Вологодской области, куда мы с семьей ездили на неделю. Никому я об услышанном не сказал и целые сутки жил под гнетом этой информации, до того момента как поймал интервью Тани Семеновой. Она говорила, что это сообщение скорее всего «утка», пробный шар, пущенный КГБ. Но сам факт его появления означает, что состояние Сахарова действительно критическое. Я ей поверил и она оказалась права.

Июнь 1984 года. В Москве собирается Международный биохимический конгресс, который заканчивается грандиозным банкетом в Кремле. Никаких протестов в связи с положением Сахарова. Правда, председатель и организатор конгресса академик Ю. А. Овчинников предпринял специальные шаги для успокоения некоторых зарубежных коллег: он демонстрирует на экране «Историю болезни» Андрея Дмитриевича, из которой следует, что его состояние здоровья совсем неплохое.

В конце июня в Москву с государственным визитом прибывает Президент Франции Ф. Миттеран и на официальном приеме поднимает тост за Сахарова.