Он между нами жил… Воспоминания о Сахарове

А 10 июля мир содрогнулся от страшного сообщения. Радиостанции передавали: «Из врачебных кругов в Москве стало известно, что к Сахарову применяют психотропные средства и гипноз. Что к нему в обстановке особой секретности, специальным самолетом привозили из Москвы специалиста по гипнозу ведущего сотрудника московского Института усовершенствования врачей профессора Рожнова[30]. Цель визитов — попытка воздействия с тем, чтобы Сахаров прекратил голодовку». Эта информация — наша с М. Г. Петренко-Подъяпольской «работа» и, к великому сожалению, она не была «уткой». Утром в понедельник 2 июля я зашел к жившему неподалеку от нас математику-отказнику Александру Иоффе. Увидев меня в дверях, он, не здороваясь, молча взял меня за руку и провел в комнату, где на клочке бумаги написал то, что ему под величайшим секретом сообщили знакомые врачи (Рожнов, спецрейсы, гипноз) и от чего действительно стало жутко. Я поехал к Марии Гавриловне и она «добавила» косвенную информацию о применении к Андрею Дмитриевичу психотропных средств. Я все-таки съездил в Институт усовершенствования врачей на площади Восстания, дабы убедиться, что Рожнов действительно существует, а также узнать его имя и звание. Потом мы с Марией Гавриловной сочинили анонимную информацию, Майя Яновна Берзина отпечатала 4 экз. на машинке, и несмотря на все «хвосты» и «колпаки», удалось забросить эти странички на Запад. И сработало. Вначале сенсацию сообщила английская христианская правозащитная организация, а на следующий день в Бостоне Таня Семенова заявила прессе, что имеет подтверждение этой информации из независимого источника. В общем, листовки, отпечатанные Майей Яновной, разошлись «веером». Помню, как поймал передачу на арабском языке, из которой понял только одно слово «Рожнов». Потом знакомые врачи подтвердили, что Рожнова действительно возили в мае, но с гипнозом ничего не вышло. Что касается лекарств, то пока единственным подтверждением является состояние самого А. Д. Существенно, что вся эта медицинская сфера пока закрыта для гласности. Врачи Горьковской областной больницы имени Семашко никаких сведений не дают. Так, во время проведения в Горьком первых «Сахаровских чтений» (27–28 января 1990 г., см. [3]) они отказались дать интервью эстонскому телевидению, объяснив, что это невозможно без разрешения КГБ.

И вот в июле в таких условиях, которые я постарался описать, я держу в руках, читаю авторскую корректуру статьи «Космологические переходы с изменением сигнатуры метрики» с правкой, которую сделал сам Андрей Дмитриевич. Дело в том, что я много лет подрабатывал в ЖЭТФ научным корректором, и в июне мне дали, в частности, и верстку статьи Сахарова, представленной в редакцию еще до трагических майских событий. У меня возникли некоторые замечания, я их внес в авторские листы и показал все Евгению Михайловичу Лифшицу, который отправил корректуру по горьковскому домашнему адресу — на проспект Гагарина. Письмо из ЖЭТФ компетентные товарищи, очевидно, передали Сахарову в больницу. И вскоре корректура вернулась, и снова ее дали мне. Андрей Дмитриевич внес те исправления, которые посчитал необходимыми. Все разумно. Но какой почерк! Тремор с огромной амплитудой. Видно было, с каким трудом писалась каждая буква, каждый знак. И это было страшно. Елена Георгиевна потом рассказывала, что после выхода А. Д. из больницы 8 сентября тремор сохранялся еще около месяца. Она рассказывала, что никогда не видела его в таком состоянии: он не подходил к письменному столу, не интересовался свежими препринтами, не мог работать. А потом, по-видимому, произошло очищение организма от больничной химии, и физики, приехавшие 12 ноября, нашли его в хорошей форме.

5–2. Между голодовками

В период между голодовками коллеги приезжали в Горький дважды: в ноябре 1984 г. и в феврале 1985 г. Других контактов с внешним миром у Сахаровых не было.

Е. С. Фрадкин и Б. М. Болотовский сделали все, что просил Сахаров (см. статью Б. М. Болотовского): один конверт передали В. Л. Гинзбургу, а сумку, на дне которой под газетой была запрятана другая копия письма Александрову и письма детям в Штаты, прямо с Ярославского вокзала отвезли на квартиру к Борису Георгиевичу Биргеру. К нему часто приходили иностранцы, дипломаты — смотрели картины, и Сахаровы предполагали, что здесь не будет проблем с передачей письма за рубеж.

О судьбе первого конверта см. в статье В. Л. Гинзбурга: Виталий Лазаревич сразу же передал письмо президенту Академии наук, у себя оставив копию. Именно с этого экземпляра через 6 лет письмо Александрову впервые было опубликовано в СССР в журнале «Знамя» № 2, 1990 г.