ОН. Новая японская проза

Однако Уси твердо запомнила разговор, который слышала в автобусе, когда с группой от Общества престарелых ездила на экскурсию по местам боевых действий, кто-то рассказывал, что в университетской больнице стариков используют как подопытных животных. Поэтому она только пробурчала себе под нос: «Вот дерьмо, толку-то от тебя!» и убрала опустевшие тарелки.

— Что? — переспросил Осиро, но Уси, вежливо улыбаясь, поблагодарила его, а про себя решила, что иного выхода, кроме как выхаживать мужа самой, у нее нет.

Сначала она подумала, что у Токусё слоновая болезнь. Когда-то давно, еще в детские годы, она видела в деревне людей, которые ходили, волоча за собой похожие на сосновые чурбаки ноги или болтая вываливающимися из набедренной повязки яйцами, каждое величиной с хорошую свиноматку. Особенной известностью пользовался дед с тачкой, который бродил по деревням и занимался разными починочными работами. Его огромные твердые, как камни, яйца были чуть сплюснуты, наподобие тыквы, и он, усевшись на землю, чинил прямо на них кастрюли, сковородки, зонты, даже точил ножи, доставляя немалое удовольствие деревенским ребятишкам, сбегавшимся поглазеть на его мастерскую работу. Выполнив все заказы, дед вместе с инструментами погружал в тачку свои яйца и отправлялся в следующую деревню. Вспомнив его тщедушную фигурку в рваных одеждах, Уси растрогалась, и глаза ее увлажнились. Она боялась, что у мужа тоже распухнут яйца, но, к счастью, пока ничего подобного не намечалось. Токусё и раньше не мог похвастаться волосатостью, теперь же волос у него на ноге почти не осталось, покрытая нежным пушком нога с каждым днем становилась все зеленее, и если бы не торчащие, как змеиные головы, пальцы, и по форме, и на ощупь ее было бы невозможно отличить от воскового огурца. Из ноги с неизменным постоянством сочилась вода.

Как-то раз явились трое врачей, друзей Осиро, чтобы взять воду на анализ, но Уси не пустила их даже на порог. Сам Осиро, придя в следующий раз осматривать больного, ни словом не упрекнул ее. Уси также без лишних слов подала ему чуть больше, чем обычно, маринованной редьки. И температура, и пульс у Токусё нормализовались, дни шли, а он все спал, слегка похрапывая. Уси все чаще уходила работать в поле, а однажды ночью, подставив под водосток ведро пообъемистей, легла спать, как прежде, в своей комнате.

Именно с той ночи у кровати стали появляться солдаты.

С того дня, как Токусё слег, он все время был в полном сознании. Со стороны казалось, что он спит, но он все слышал и хорошо понимал, о чем Уси говорила с врачом. Он только не мог выговорить ни слова, не мог ни жестом, ни взглядом подать Уси какой-нибудь знак. Токусё удручало, что и тело оказалось полупарализованным и отказывается повиноваться мозгу, но, с другой стороны, он всегда был оптимистом, а потому верил, что очень скоро пойдет на поправку, и коротал часы, сочиняя про себя покаянные письма женщинам, которые наверняка теперь обижаются на него за невнимание.

Вскоре после того, как Уси удалилась в свою комнату, Токусё вдруг очнулся от дремоты, ощутив в кончиках пальцев правой ноги какое-то неприятное покалывание — то ли зуд, то ли боль. Больно слепил свет не выключавшейся всю ночь флуоресцентной лампы. Токусё удалось поднять веки и повернуть голову. Ему даже удалось исторгнуть из себя хриплый возглас.

— Уси, Уси! — позвал он, но голос его был слишком слаб и не достигал соседней комнаты. Тем не менее Токусё страшно обрадовался и завертел головой, осматриваясь. И почти сразу же заметил нескольких мужчин, стоявших у изножья его кровати. Оборванные, в мокрой, заляпанной грязью военной форме, эти мужчины стояли с опущенными головами, словно погруженные в глубокую задумчивость, и не отрывали глаз от ступней Токусё. Приподнявшись, он увидел, что внизу у его ног сидел на корточках еще один мужчина. Его коротко стриженная голова была наполовину замотана пожелтевшим бинтом, обеими руками поддерживая правую ногу Токусё, он пил сочащуюся из опухоли воду. Было слышно, как он причмокивал. Стоящие рядом глотали слюну.

Мужчин было пятеро. Из четверых, стоящих в изножье кровати, двое были в касках, у двоих других выбритые наголо головы замотаны пожелтевшими бинтами. У того, кто стоял в строю первым, правая рука была в лубке, второй он опирался на костыль. У него отсутствовала правая нога, начиная от колена. Третий выглядел не старше четырнадцати-пятнадцати лет. Правая половина лица у него потемнела и вздулась, а по верхней части обнаженного туловища бежали наискосок три ряда глубоких длинных ран. По краям раны обросли лиловыми, напоминающими тутовые ягоды, сгустками крови. Четвертый мужчина имел правильные черты лица, и в нем угадывался уроженец Хонсю. На теле у него вроде бы не было никаких ран, но, переведя взгляд на шею, Токусё заметил, что она перерезана сзади более чем наполовину.