ОН. Новая японская проза

— Ах, этого я вам сказать не могу… Знаете ли, вы — глупец!

— Что вы такое говорите?!

— А вы не заигрываете со мной!

— Да, не заигрываю.

Кадзама почувствовал, с какой силой впились ему в спину кончики ее пальцев. Рука дряблая, со старческими пятнами, но ногти сохранили молодую крепость, и словно какое-то злое зелье вливается по ним в его тело. Какой-то дурман старости. «Как пьянит аромат духов, к которым он так и не привык, как мягка и податлива грудь под складками лифа», — думает Кадзама. Худеньким тельцем Мицуко прижимается к нему, и он ощущает ее страстную истому. Ему неприятно; вспоминается пронзительное ощущение озноба, испытанное недавно. Он будто бы проникает в неведомую воздушную щель; с хлюпающим звуком расступается воздушная стена, пропуская его в иное пространство; взгляд устремляется вперед, и перед ним распахивается дверь в спальню; это какой-то дешевый отельчик.

— Вы ничуть не заигрываете со мной!

На постели с грязными простынями распростерлась обнаженная молодая чужестранка в чулках со стрелками и в черных подвязках.

— Вы не улыбаетесь мне!

Лежа навзничь, женщина тянется рукой к оконной раме, демонстрируя волосатые подмышки. Кадзама догадывается, что тьма за окном именно того цвета — «полночного синего». Кое-где светятся уличные фонари. Красивое лицо, но, скорее всего, у нее венерическая болезнь; почему-то он в этом уверен.

«И ты ведь тоже умрешь… в этом нездешнем мире», — нашептывает ему внутренний голос.

— Я улыбаюсь.

— Нет, не улыбаетесь.

— Улыбаюсь.

На старом буфете синяя склянка с лекарством густо-лилового цвета. Им смачивают ватные катышки и закладывают между пальцами ног. Но если, почти не снимая, носишь туфли на высоких каблуках, опрелости ни за что не вылечить.

— Чем вы занимаетесь… на работе?

— Варю яйца в горячем источнике.

— И где это?

— Да вы не знаете… В Японии.

Рассеянным взглядом Кадзама вдруг отчетливо видит бисеринки пота на лбу Мицуко и приходит в себя.

— Какое чудесное настроение… До чего же приятно танцевать! Тысячу лет так не танцевала…

Звучит уже другая мелодия, не танго. Теперь это блюз, но Кадзама с Мицуко продолжают двигаться в прежнем ритме, повторяя привычные па. Такэмура таращит глаза, подавая им грозные знаки, чтобы танцевали, что положено.

— Все-таки я стесняюсь… Неловко как-то, небось все смотрят…

Кадзама оглядывает зал. Току, округлив удивленные глаза, вытянул губы трубочкой, разве что не присвистывает. Всякий раз, когда они исполняют поворот, взоры танцоров устремляются на них. Смотрят танцующие и смотрят в изумлении те, кто отдыхает у стен за бокалом вина, смотрят как на пришельцев из какой-то неведомой страны.

— Все в полном порядке… никто на нас не смотрит.

В Буэнос-Айресе снова сильный снегопад.

Buenosu Airesu gozen reiji by Shu Fujisawa

Copyright © 1998 by Shu Fujisawa

© Елена Дьяконова, перевод на русский язык, 2001

тосиюки хориэ auparavant

Несколько лет тому назад — я обитал тогда в общежитии в пригороде Парижа, — уж не помню почему, то ли вследствие событий на площади Тяньаньмэнь, то ли по какой-то другой политической причине (Франция в то время делала первые шаги в направлении защиты от эмигрантов), наше общежитие заполонили студенты из Китая. Жили они у нас, как правило, до тех пор, пока не обрастали мощными связями, благодаря которым можно было найти жилье поприличнее. Обычно это занимало примерно месяц: только успевали примелькаться их лица, как они внезапно исчезали, а в освободившиеся комнаты вселялись новые китайцы, и все повторялось сначала. Некоторые из них, как и мы, немного понимали французский, при встречах мы обменивались короткими приветствиями, и хотя все, вероятно, сознавали, что общение вряд ли будет длительным, меж нами все же возникало нечто вроде дружеского расположения. Контактов со студентами из других стран мы избегали.

Постоянные обитатели общежития по утрам разбегались по своим научным центрам или университетам, вечерами рано ложились спать, и поэтому днем праздношатающихся студентов почти не бывало. Вновь прибывших китайцев временно, пока не освободится комната, к кому-нибудь подселяли. Для приготовления обеда и ужина «нахлебники» обычно собирались на общей кухне. К ним один за другим, невесть откуда взявшись и как-то очень вовремя, присоединялись студенты. Варили огромное количество риса, здоровенными ножами тонко резали брошенные на столы, еще с утра замороженные, куски свинины, брокколи, морковь, сушеные грибы «сиитакэ» (они растут на дубовых стволах), все это тушили с устрицами в масле и соевом соусе, добавляя иногда помидоры и огурцы. Блюдо на шесть-семь человек приготовлялось в мгновение ока. Некоторым нравился суп быстрого приготовления с лапшой «рамэн» — с привкусом говядины, свинины, морепродуктов; такие супы производились в Сингапуре для жителей Юго-Восточной Азии, в Японии некоторые из них совсем не были в ходу, китайцы же лопали с удовольствием по несколько пакетиков сразу.